В городе лето, и Вологда – заколоколила, заФЕСТИВАЛила, заГОЛОСила. В этом году на «разогреве» – фестиваль театральный, и меня как профессионального зрителя часто спрашивают: «Как все прошло? Что понравилось? Было ли что стоящее?» Скажу сразу, на вопрос «хороший ли был спектакль?», я всегда отвечаю положительно. Ибо сценическое, зрелищное не терпит «одной краски». Театр, как известно, искусство коллективное, и стоит на разных китах. И если для К.С.Станиславского это – «драматург, актер и зритель», то сейчас даже школьник знает, что есть четвертая «опора» действия – режиссер. И что-то в этом ряду уж точно «выстрелило» и произвело впечатление. Есть и еще одна важная «оговорка», которую необходимо учитывать: к театру нельзя подходить так же, как к литературе или живописи. Он живет эмоциями, всполохами, реакциями, ведь «театр возник из потребности испытывать состояние страсти» (Шиллер). А значит, прежде всего, наше внимание приковывает то, как все придумано, сыграно, как показано то, что легко прочитывается в виде фабулы или сквозной линии: любовь мужчины и женщины, распад государства, семьи и, как следствие, бедствия человека… Лейтмотивом XIV фестиваля «Голоса истории – 18», на мой взгляд, стала тема противостояния. Самая сильная драматургическая и драматическая категория – конфликт – вышла на первый план в спектаклях крупной формы конкурсной программы. Есть ли разница при сравнении? Безусловно. Фестиваль 2012 года пытался «расслышать» голос «человека просто» – беспафосный, внятный, проникновенный. В 2014-м темой «Голосов» стала историческая память – что в ней сохраняется и что подлежит забвенью.

В этом сезоне в центре внимания, повторюсь, стало противостояние. Разных типов правления – спектакль «Царь Федор Иоаннович»; главы семейства и ее окружения («Васса»); человека и обстоятельств времени («Веселый солдат», «Сны о Сонечке»); поступка и его оценки («Живи и помни», «Сирано de Бержерак»); доблести и порока («Макбет»); судьбы и выбора («Поцелуй власти»). Лев Толстой считал драму скучным, схематичным жанром, в котором «все известно заранее». Пожалуй, суть интриги происходящего можно было бы представить словами героини пьесы «Лев зимой», которая оправдывает замысловатую цепь интриг в борьбе за власть (задумайтесь, диктует правила узница, пленница!) словами, обращенными к супругу: «Дорогой! Я, так же, как и ты, хочу только одного: чтобы мой сын стал королем». То есть интерес зрителя перенесен в другую плоскость: с умозрительных заключений в проживание момента, в смаковании деталей процесса. Не случайно в упомянутом спектакле герои играют с шахматными фигурами или с чем-то напоминающим о шахматах (вроде как: нам не важно, увидите ли вы интеллектуальный поединок или подиумная дорожка, рок-н-ролл и микрофон ввергнут вас в стихию масс-шоу). В любом случае, вы хотели зрелища – вы его получите. И – о, радость зрителя, способного испытывать открытые эмоции: на фестивальной сцене появлялись маски, рассказчики сменялись массовыми сценами, клубился театральный дым, и можно было увидеть «условное действие» прямо на сцене. Например, в спектакле Санкт-Петербургской «Мастерской» «Живи и помни» по повести В. Распутина многократно «обыгрывался» стол. Возвышение на авансцене, покрытое кумачом, становилось местом заседания, белой материей – праздничным гулянием в деревне или тризной (которая не была представлена, но легко «читалась» из сопоставлений). Был в этом камерном (хоть и показанном на сцене ТЮЗа) спектакле еще один предмет – не то топчан, не то кровать, не то – плаха. И лодочки. Много лодок (тех, что плавали по Ангаре, символы людских судеб? младенческие люльки?) И одна… огромная, та самая, что станет Настёне преградой на пути к жизни. Высвеченная по-театральному в пустом черном пространстве эта ладья будет напоминать арку/портал, куда вслед за взглядом переместиться импульс, ассоциация, мысль…

Вологодский искушенный зритель всегда ждет подтверждения своим ожиданиям. Например, всегда интересно, как будет использована и переосмыслена архитектура Кремля, которая по положению о конкурсе определяет «лицо» фестиваля. Она уже использовалась ранее как многомерное пространство – буквальное (средовое), знаковое, символическое – в спектаклях Б. Гранатова, например, «В списках не значился», З. Нанобашвили, как вариант, «Ричард II», В. Фокина «Ксения. История любви», А. Кузина «На дне» и других работах. В этом году Консисторский двор стал эффектной сценой, где развернулась шотландская трагедия Шекспира. Правда, тот факт, что воин Макбет, пойдя на преступление, уступал в спектакле пермичей место другому воину – только более доблестному и достойному, наводил на мысль (в какой-то степени бесхитростную и банальную) о неотвратимости возмездия, которое наступает без лишних доводов – психопатологических или мистических – только потому, что на смену одной эпохе всегда приходит другая. Тень Шекспира ассоциативно возникала и в других случаях: театр «Фэст» в «Поцелуе власти» едва ли не цитировал занавес-персонаж из легендарного спектакля Д.Боровского – Ю.Любимова, представив свое видение кулисы, покрова и полога. Нетеатральные страсти бушуют и над вологодским драмтеатром: как сложится его судьба, кто будет посыпать голову пеплом, если бы знать…   

Остался ли зритель впечатлен? Несомненно. Запомнились новые имена, театральные названия. Была возможность сравнить работу вологодских театров с провинциальными экспериментами Ульяновска, Петрозаводска, далеких Белгорода, Перми, Абакана и Донецка; столичных театров Москвы и Санкт-Петербурга. Сравнить и понять, что нам, зрителям, повезло, и что Вологда все еще остается городом многоголосным, творчески настроенным, театральным...  

Теги: Людмила Якушева, Голоса истории
Людмила Якушева, кандидат культурологии

Новости по теме