.jpg "Альбом «Акварели и гуаши»")
.jpg)
.jpg "Дом Шилова белой ночью. Великий Устюг, 1977 г.")
.jpg "Закат солнца на реке Кономе, 1999 г.")
.jpg "Зимний лес, 1999 г.")
.jpg "Из глубины веков, 2000 г.")
.jpg "Кириллов. Сумерки, 1997 г.")
.jpg "Мокрый луг, 1996 г.")
.jpg "На берегу реки Юг, 1977 г.")
.jpg "На реке Божай, 2005 г.")
.jpg "На реке Кономе")
.jpg "Альбом «Акварели и гуаши»")
.jpg)
.jpg "Дом Шилова белой ночью. Великий Устюг, 1977 г.")
.jpg "Закат солнца на реке Кономе, 1999 г.")
.jpg "Зимний лес, 1999 г.")
.jpg "Из глубины веков, 2000 г.")
.jpg "Кириллов. Сумерки, 1997 г.")
.jpg "Мокрый луг, 1996 г.")
.jpg "На берегу реки Юг, 1977 г.")
.jpg "На реке Божай, 2005 г.")
.jpg "На реке Кономе")
Акварельные краски я впервые увидел у мальчика, проживавшего в нашем студенческом общежитии, когда мне было пять лет. Наши отцы после войны доучивались на курсах повышения квалификации в Архангельском лесотехническом институте, и мы два года жили рядом. Меня поразили яркие красочные прозрачные пятна, растекшиеся по поверхности бумаги, как застывшая вода, сам запах акварельных красок и возможность их разводить и наносить на белую бумагу. Краски были в черной железной коробочке, в ней было 12 штук сухих разноцветных плиток. Что я тогда пробовал нарисовать, вспоминается с трудом, но восторг и ощущение света и радости живы до сих пор. Детское восприятие мира, не обремененное знаниями о нем, питает душу каждого настоящего художника, дает ему жизненные силы выстоять перед суетой и никчемностью обыденной жизни. Вспоминаю свои первые ощущения от яркого солнечного дня, огромного синего неба, желтого песка и переливающейся серебром огромной глади Северной Двины – это было одно состояние. Другое – теплая вода на сочно-зеленой мелкой траве, а в синем небе белые движущиеся куда-то облака. Тревожное состояние тихой лесной речки с прозрачной чайного цвета водой. Умиротворенное состояние вечернего скошенного луга с тихой песней вдалеке, запахом свежего сена и стрекотом кузнечиков. Ночное состояние у яркого костра на берегу реки, запах печеной картошки, яркие звезды на бездонном небе, страх перед величием мироздания и осознание того, что у тебя есть папа и мама и маленький братик, и всех их, и всех людей становится так жалко.
С 10 лет у меня появились свои акварельные краски, я стал рисовать с натуры и делать копии с акварелей из журнала «Художник», который специально для меня выписали родители, а летом, когда мы бывали проездом в Москве, обязательно ходили с отцом в Третьяковскую галерею. После окончания четвертого класса моя учительница А. Н. Логиновская похвалила мои старания и попросила альбом с моими рисунками на память. Я был этому признанию очень рад. Зерно художнического тщеславия упало на благодатную почву.
Мои первые шаги в постижении техники акварели и гуаши я отношу к службе в пятнадцать лет. Я был флотским художником, имел собственную мастерскую, в которой, кроме основной оформительской работы, много рисовал и писал акварелью и гуашью с натуры. Первые уроки я получил от своего наставника, окончившего Казанское художественное училище, Фарида Хасанова и в дальнейшем от сослуживца Николая Князева, получившего художественное образование там же. Мы ставили натюрморты и писали их все вместе, обсуждали, что получилось. Пригодились и навыки, приобретенные до службы в Великоустюгской радиотехнической школе, в г. Архангельске, куда судьба меня вновь забросила через изостудии, чтение книг о великих мастерах прошлого. Атмосфера была творческая и доброжелательная. В увольнениях мы постоянно ходили на выставки, следили за развитием тогдашних устремлений и направлений в изобразительном искусстве архангельских и других художников страны. Вспоминаются выставки графика Кормашова, а особенно Обросова. В конце 60-х годов так называемый «суровый стиль» находился в пике своего развития. Мы были увлечены живописью Иванова, Осовского, Браговского, Попкова, Коржева, Салахова, Стожарова.
В расцвете была и монументальная живопись. Мы верили в то, что лучшие идеалы, выработанные всем человечеством, обязательно будут осуществлены, если не нами, то другими поколениями, но для этого необходима искренность и много честной работы. Все альтернативное (авангардное) искусство того времени вполне укладывалось в декоративно-прикладное формотворчество или же в самовыражение, строившееся на отрицании гуманизма и общественных идеалов, было зачастую политизированным и слабым по профессиональному исполнению. В Строгановке, куда я поступил в 1972 г. на отделение художественной обработки металла, приветствовались и формотворчество, и новаторский подход в так называемом соцреализме. Приветствовалась не сама идеологическая трактовка того или иного события, а творческое раскрытие темы. Нас учили думать пластическими образами, а не заниматься «иллюстрацией» на ту или иную тему, это слово даже считалось ругательным. Считалось, что художник должен знать жизнь народа, и мы на первом курсе поехали в колхоз, тогда вся страна помогала крестьянству. Так хорошо до нас никто не работал. В колхозе я написал несколько этюдов и слова Песни, которую мы пели на незамысловатых студенческих вечеринках в течение всех пяти лет.
Наряду с рисунком, скульптурой и композицией я постоянно занимался акварелью, темперой и гуашью. Занятия по живописи все пять лет велись именно в этих техниках. Начинали мы с натюрморта, а закончили полнофигурными композициями, как с обнаженной, так и одетой модели. Осенью постоянно выезжали на пленэры. За летние каникулы я привозил до сотни этюдов, которые делал вначале маслом, затем работал только акварелью и гуашью. Все пять лет вела живопись замечательный педагог Н. Сухомлинова. Мои успехи выражались в отличных оценках и в постоянном желании заниматься любимым делом. Свои живописные работы я нигде не показывал до 1996 года, с 1980 года занимался только скульптурой. Толчком к возобновлению работы гуашью послужило событие, происшедшее в трудный период моего становления как председателя Череповецкого регионального отделения Союза художников России. Часть художников организовала в местной прессе против меня травлю. В середине марта 1996 г. взял да и уехал к себе на дачу в Шеломово, махнув рукой на эту чушь. Жил там две недели, днем было сравнительно тепло, стояли чудные весенние дни, я писал этюды, топил по вечерам печку, наслаждаясь тишиной, природой, свободой и творчеством. К 1 апреля я выставил 15 работ, выполненных мной в свободной и бесхитростной манере. Техника эта довольно сложна, требует уверенной руки, развитого чувства тона и цвета. Мне казалось, что на одном дыхании можно передать свежесть и чистоту северной природы, не растерять первого, охватившего душу чувства. Наверное, это для меня была особенная, своя Шеломовская весна. С тех пор и до сегодняшнего дня я постоянно выезжаю на пленэры в разные места нашего края и показываю свои гуаши на выставках.
А. М. Шебунин
