Премьера пьесы «Вишнёвый сад»
Грустная душа карнавала
17 октября Театр для детей и молодёжи открыл новый сезон премьерой
пьесы А. Чехова «Вишнёвый сад» (режиссер Б. Гранатов,
художник-постановщик С. Зограбян, художник по костюмам О. Резниченко).
Как будто бы серый картон, а на нём объемными красочными пятнами –
цветы. Как будто бы пыльное стекло, а за ним – птицы экзотической
окраски пера. Так в будни нашего профанного времени, которое «знай себе
проходит», врывается карнавал.
Есть рамка, а есть цвет; есть окно, а есть движение ветра; есть разум, а
есть музыка. И музыка жестока: она никогда не даст алчущему разуму
ключей к пониманию себя. А если и даст – ключи будут от пустой клетки,
от пустой оконной рамы, от чемодана, в котором – ап! – открывается
боковая стенка, и ничего уже нет. «Шарлотта! Покажите фокус!».
Пьеса «Вишнёвый сад» прекрасна свободой, которую даёт режиссёру, ибо
смыслы её неисчерпаемы и все равнооправданны. И любой персонаж может
выйти на передний план.
Сам Чехов «центральной ролью в комедии» считал Лопахина. Этот образ
трактовали по-разному: от школьного злодея до «нового русского» дельца в
стандартных постановках, от преданного друга семьи, мужественного и
деятельного Лопахина В.Высоцкого в легендарной постановке А. В. Эфроса
на «Таганке» – до пугающе утончённого Е.Миронова в «Вишнёвом саде» Э.
Някрошюса. Лопахин Э.Аблавацкого прежде всего человек. «Он хороший
человек», - искренне и безразлично бросает Раневская. Хороший,
нормальный, умный, рассудительный, обычный. Нестандартность Лопахина в
том, что он находится на границе: за спиной логичный мир работы и денег,
проступков и наказаний, ума и награды, а в глазах – карнавал. Карнавал
по М.Бахтину – как яркость и радость в момент разлома и хаоса; как
свободное бытие в момент безвременья; как смех против смерти. Лопахина
тянет к этому празднеству. И к Раневской. Но шутить, танцевать, просто
не думать – получается плохо. Потому, что для этого надо перестать быть
человеком и стать музыкой.
Музыкой (поэзией, скрытым ритмом жизни – назовите, как угодно, ибо это
невыразимо словами) и представлена Раневская Яны Лихотиной. Её красота
не человечна, несколько механична, потому, что, несмотря на всеобщее
мужское внимание, она не женщина, а удивлённая и грустная душа
карнавала. В Раневской Лихотиной нет избыточной страстности, нет
усталости – земных черт, которыми так часто отягощают этот образ. За ней
– только цвет и танец. Не сад меняет времена года – Любовь Андреевна
меняет платья и повадку (уникальна пластика актрисы; как всегда в ТЮЗе,
великолепно оформление спектакля). И если Раневская – любовь, то та
любовь, которой синоним – гармония. Для общей гармонии она удерживает и
Лопахина, когда тот, уже вконец измученный попыткой докричаться до неё
со своими логическими выкладками, хочет уйти. И для общей гармонии сцены
она принимает позу внимательной ученицы, чтобы его выслушать. А он,
сначала обескураженный, поддаётся этой игре, и начинает по-учительски
расхаживать по сцене, по-учительски говорить, всё ещё не понимая, что
смысл слов не имеет значения – только тон, только тон.
У каждого персонажа свой тон, свой облик, свой ритм – и они не путаются.
Шарлотта (Е. Авдеенко) – живое воплощение карнавального начала, потому в
данной постановке она едва ли не центральный персонаж. Варя (Л.
Кочнева), грустная и прекрасная. Дуняша (Е. Казанская) хочет сказать
словами то, чего сказать нельзя; комична фраза «я – девушка деликатная»,
сопровождаемая явным намерением ударить непонимающего этого Яшу. Аня (А.
Петрик), в начале спектакля близкая, почти тождественная
музыке-Раневской, а потом всё дальше отходящая от неё в рацио и серость.
Мало знающий, но любящий учить великовозрастный мальчик Петя (А.
Лобанцев). Фирс – музыкальная и «чеховская пауза» – в исполнении А. С.
Кленчиной.
А в глубине радости и шума, там, где прячется причина, – как и положено,
одиночество и надрыв. Так просыпается в ладье-колыбели забытый Фирс, так
Шарлотта «выпевает» свой известный монолог, так Раневская прощается с
садом. Какая разница, 22-го ли августа и какого года, если всё равно
придётся прощаться, если в финале – всё равно смерть? Так не лучше ли
забыть, проверяй - не проверяй, хлопочи, переспрашивай, а белая ладья
(древние хоронили в ладье) висит на сцене, и кто-то должен отправиться в
ней на тот свет.
Какой совет против этой музыки может предложить Лопахин? Всё-то он
пытается дать кому-нибудь денег, потому что больше дать ничего. Но в
карнавале всегда всё наоборот – и денег дают самому Лопахину. Тот самый
Симеонов-Пищик (С. Вихрев), который просит помнить, что был такой, мол,
Симеонов-Пищик, был, и ходил в этот дом.
Уходит Раневская – как будто цвет уничтожается снегом, и остаётся один
белый-белый пустырь. Как будто кто-то забрал подарок, и бросил на пол
серую почтовую коробку. Как будто душа… Но здесь стоит остановиться.
Потому, что цветы вянут, но цвет – вечен. Потому, что жизнь жизнью, а
музыка звучит всегда.
Лета Югай
Теги: ТЮЗ, премьера