С каждым годом все меньше остается тех, кто помнит тяжелые и страшные военные годы. Уходят ветераны, да и тем, кто застал войну совсем ребенком, уже далеко за 80. Но каждое воспоминание их – бесценно. Вот почему в год 75-летия Великой Победы cultinfo подготовил цикл интервью с детьми войны, которые впоследствии много и плодотворно трудились на ниве культуры Вологодчины. Кому-то, как нашей первой героине, искусство помогло преодолеть детскую травму, нанесенную войной…
Кандидат искусствоведения, член Союза художников России, заслуженный работник культуры России Мира Даен вспоминает о страшных событиях своего детства. Ее семье пришлось спешно оставить родной дом и выживать в чужой стране.
Эвакуация или смерть
Я родилась в Белоруссии, в поселке Житковичи. Мне было три с половиной года, когда началась война. Из-за еврейского происхождения выбор перед нашей семьей стоял страшный: или эвакуация, или смерть. Немцы наступали стремительно на стратегические города: Минск, Смоленск, Киев, а территории, находящиеся в глубине страны, какое-то время оставались свободными, и у людей была возможность под пулями вырваться из окружения.
Уезжали мы в начале июля 1941 года, на товарнике, под обстрелом. Поезд останавливали, бомбили, были жертвы. Я, совсем ребенок, понимала, что надо бежать и прятаться, немцы представлялись мне какими-то чудовищами. После этих страшных событий, перенесенных в раннем детстве, во мне навсегда поселилась тревога.
Во время эвакуации отца взяли на фронт, мама осталась одна с тремя детьми. Помню ужасающую нищету, голод и полную беспросветность. Мы с мамой и сестрами Раей и Машей сначала приехали на Северный Кавказ, пожили там месяц или два, но немец стал наступать – в горах уже велись жестокие бои. Когда уезжали оттуда, в толпе и страшной сутолоке я потерялась: держалась за мамину юбку и случайно ухватилась за чужую… Чудом меня тогда нашли.
Сарай со змеями вместо дома
Дальше эвакуация шла через Каспийское море в Среднюю Азию. Так мы попали в Узбекистан. Завшивевших, грязных, вечно голодных, нас бросили в какой-то кишлак на уборку хлопка. Мама заболела тифом. А я была настолько слаба, что не могла ходить и стала терять зрение. Старшая сестра Рая – на девять лет старше меня – не училась в школе, потому что ей надо было выхаживать нас. Тетушку, которая находилась на грани жизни и смерти, она тоже перевезла.
Когда мы покинули кишлак, помню, пришлось очень долго идти пешком по жаре под палящим солнцем. Меня несли на руках, обувь свою я потеряла, из каких-то калош мне привязывали накладки, это было ужасно неудобно. Добрались до районного центра Шерихан и буквально свалились от усталости у высокого глухого забора. К нам вышла хозяйка – узбечка в черном одеянии и парандже. Она нас приютила в подсобном сарайчике. Осенью лили проливные дожди, крыша нашего пристанища протекала. Укрыться было негде, мокрые и озябшие, мы ютились под старым одеялом. Ужас наводили змеи, ползающие по стенам сарая. Узбечка подкармливала нас, чем могла, а ее сын, крепкий парень, подлатал крышу.
Когда мама окрепла, то пошла работать на военный завод в Узбекистане, благодаря этому нам дали карточку на хлеб. Но его было очень мало. Я постоянно голодала и, ослабленная как фитилек, падала в голодные обмороки. Корка хлеба для меня была как конфета! Однажды я настолько обессилела, что не могла идти, села прямо на улице и стала кричать в слезах: «Хлеба! Хлеба! Корочку дайте!».
Узбечка иногда приглашала нас обедать: вместе с ее большой и дружной семьей – у нее было 12 детей – мы по узбекской традиции садились на ковер и ели руками. Когда я болела, эта добрая женщина меня лечила.
«Мой дом всегда для вас всегда открыт»
Мама часто плакала, поскольку не получала никаких вестей об отце. Узбечка хоть и не знала русский язык, но понимала, что она страдает, и утешала ее.
В конце 1944 года мы узнали, что наш отец был ранен, но жив, и собрались ехать к нему. На прощание хозяйка обняла маму и сказала: «Ханума (Анна), если плохо тебе будет, возвращайся – мой дом всегда для тебя открыт». Эта женщина сыграла очень большую роль в нашей судьбе. Несмотря на разницу наций и религий, мы не были чужими для нее и благодаря ее состраданию и помощи остались живы.
В начале 1945 года мы отправились в Казахстан, где служил отец. Там я пошла в первый класс. Преподавали у нас жены репрессированных. Они были настоящие аристократки – люди высокой культуры, образованные, и нас пытались учить и воспитывать соответственно.
За колючей проволокой
Через год мы вернулись в Белоруссию, в наш дом. Он сохранился, потому что во время оккупации там был немецкий штаб, а потом – штаб НКВД. После войны в поселке была тяжелая обстановка, сказались годы оккупации. Всё было оцеплено колючей проволокой – как символом неснятых оков. Местные настороженно относились к приезжим. Жить там было психологически тяжело. Даже в школу было страшно ходить.
Мой отец Евсей Давыдовыч освоил профессию бухгалтера и трудился на двух-трех работах. У матери было подорвано здоровье, и работать она не могла. Главная задача, что перед ней стояла, – выжить и поднять детей. Чтобы прокормить семью, родители держали корову, поросенка, кур, налоги платили маслом.
Искусство лечит
Из родительского дома я уехала в 1956 году. Поступила в техникум в Ленинграде, стала ходить в музеи. Большое влияние на мое воспитание оказала сестра отца Фаина Давыдовна. Мои родители были прагматиками и считали мое увлечение искусством несерьезной блажью, а тетя увлекалась театром и очень меня поддерживала. Благодаря ей я пошла учиться в Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина на факультет теории и истории искусств. В 1966 году получила диплом по специальности «Искусствовед». Работала научным сотрудником в Музее древнерусского искусства имени Андрея Рублева, в Алупкинском дворце-музее в Крыму (Воронцовском дворце), в Музее изобразительных искусств Ставрополя.
А потом разменяла квартиру и по воле случая оказалась в Вологде. Сыну тогда было 5 лет. Сначала я устроилась в картинную галерею, позже стала работать в Вологодском государственном музее-заповеднике, где заинтересовалась коллекцией живописи, графики русских художников XVIII–XX веков. В Вологде очень хорошие традиции искусства, глубокие корни. И в то же время я чувствовала, что здесь непочатый край работы, нетронутая целина – это и стало меня увлекать.
Я занималась изучением неизвестных страниц истории регионального искусства Северо-Запада России, в частности, научной каталогизацией вологодского живописного и графического портрета XVII – начала XX веков из собрания Вологодского государственного музея-заповедника. Исследованию жизни и творчества художника Платона Тюрина, бывшего вологодского крепостного крестьянина, ставшего академиком Императорской Академии художеств, я посвятила 40 лет. В 2017 году в издательстве «Древности Севера» вышла моя монография «Академик живописи портретной и исторической Платон Семёнович Тюрин». В Вологде я живу с 1975 года, уже укоренилась здесь и до сих пор продолжаю свою работу.
Про войну тяжело вспоминать и говорить. То, что было пережито, – это очень страшно.
Долгое время, уже будучи взрослой, я вздрагивала во сне, кричала, мне казалось, что за мной гонятся немцы. Но постепенно искусство начало меня лечить. Через восприятие прекрасного я стала приходить к нормальной здоровой жизни. Все, что происходило со мной, я научилась оценивать не эмоционально, а интеллектуально. Может быть, пережитые страдания способствовали тому, что я стала задумываться о философии, смысле жизни, которые неразрывно связаны с искусством, и постепенно успокоилась.
***
Мира Евсеевна Даен – кандидат искусствоведения, член Союза художников России, заслуженный работник культуры РФ. Родилась в 1937 году. Окончила Ордена Трудового Красного Знамени институт живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина.
Почти 40 лет проработала в ведущих музеях Вологодчины. С 1987 года – в Вологодском государственном музее-заповеднике, систематизировала и классифицировала коллекцию масляной живописи, графики и изобразительных материалов. До этого долгое время трудилась в Вологодской картинной галерее, занималась атрибуцией вологодского портрета XVIII–XIX вв. Является самым авторитетным исследователем творчества вологодского художника XIX века, академика Платона Семёновича Тюрина. В 1988 году защитила диссертацию по теме «Платон Семёнович Тюрин и вологодская живопись XIX века». В 2017 году опубликовала монографию «Академик живописи портретной и исторической Платон Семёнович Тюрин».
Кристина Страмова
