Не «благодаря», а «вопреки»

Мое знакомство с творчеством Инги Чурбановой состоялось давно, лет 10 назад. Помню, как старшая сестра принесла откуда-то маленькую, «карманного» формата книжечку с непонятным называнием «Блесны». Сначала, полистав, не оценила: так, стишки какие-то… Потом случайно открыла – и напала на следующее: «Я впадаю в тебя, как в религию / Позабытую мною, прежнюю…» – и захотелось дальше, дальше… Образный мир Инги Чурбановой захватил меня целиком. И сегодня, общаясь с этой молодой, безумно красивой, радушной, улыбчивой, светящейся изнутри женщиной, я все время думаю: «Откуда в ней это: дар высказать – кратко ли, полно ли – стихами то, что сотни тысяч женщин думали и чувствовали до нее? И высказать своим, неповторимым языком, понятным в своей простоте и в то же время утонченно-изысканным?»

И захотелось побольше узнать о ней – поэтессе, педагоге, а «по совместительству» – матери двух детей и дочери Ольги Фокиной…

 

Пенаты

Из всех дождей, не пойманных губами,

Из всех ветров, что мимо пронеслись,

Я появилась – теплый желтый пламень, –

Лозы детеныш, винограда кисть.

Принято считать, что жизнь каждого творческого человека несколько сумбурна и алогична. Что с детства он отличается от обычных детей, и с годами эти отличия только увеличиваются. Инга Александровна, расскажите, пожалуйста, о себе, своем детстве, выборе жизненного пути…

Если оценивать события моей жизни с точки зрения «нормальности», то жизнь у меня вполне обычная: родилась, поступила, закончила; снова поступила, опять закончила… Детство было замечательным. Оно «складывалось» из трех составляющих: Вологда – юг – деревня. В Вологде все учились, потом ехали на юг отдыхать, а потом ехали в деревню – далеко, в Архангельскую область, Верхнее-Тоемский район, за Двиной. Бабушка и мамин брат держали там хозяйство, а мы приезжали в гости. Деревня – место особенное; нам очень повезло, что у нас есть куда приехать и отдохнуть душой. Работать – тяжело, по-крестьянски – нас там особенно никто не заставлял; мы просто помогали. Именно в деревне я перечитала всю классику. В детстве я была, что называется, «мамина дочка». У мамы было очень много знакомств в литературной среде; зачастую, отправляясь на очередной писательский съезд, она брала нас с братом с собой в командировку, поскольку дома нас оставить было не с кем. Мы жили в шикарных московских гостиницах – «Россия», «Москва», «Минск»; мама днем была на съезде, а мы торчали в номере и ждали ее… Зато вечером шли в город гулять.

Помню первый мой выезд в Москву. Мне было три или четыре года – мама ездила выступать в Колонный зал Дома Союзов, и пока она выступала, я сидела за кулисами. Вдруг ко мне подходит высокий дядя и говорит: «З-з-здорово, с-с-старуха!», на что я с достоинством пропищала: «Я не старуха!» Так состоялось наше знакомство с Робертом Рождественским, которое потом переросло в довольно теплые отношения. Но потому ли, что я вращалась в этой среде, или по какой другой причине, я с детства терпеть не могла всех этих литературных «дел». Мне всегда было стыдно, что моя мама занимается литературой. У всех мамы как мамы – работают в магазинах, школах, учреждениях… А у меня мама – поэт. Я старалась этот факт по мере необходимости скрывать. Хотя все равно все знали. Однажды классу, где я училась, потребовалась «своя» песня – чтобы маршировать под нее пионерским отрядом. Мама, по просьбе учительницы, написала стихотворение, а мне пришлось написать мелодию. И меня начали дразнить «композитором». Это было ужас до чего обидно!

А так детство было нормальное, «учебное». Общеобразовательная школа, музыкальная школа… Потом – музыкальное училище, следом – филологический факультет. На филфак я попала, собственно говоря, почти случайно. Мы летом были в деревне, а мне нужно было срочно-пресрочно приехать в Вологду – любовная история… Как раз в это время мой брат поступал в институт, и я сказала: «Я тоже поеду поступать!» Надо же было как-то оправдаться. Пока ехала – почитала Пушкина. Документы на филфак сдала последняя. Приехала на сочинение – одна из тем оказалась по Пушкину; написала сочинение – только чтоб отделаться. У меня была золотая медаль, поэтому достаточно было сдать один экзамен на «5». Если б меня «завернули» на сочинении, на другие экзамены я бы просто не пошла. Но мне поставили «5», и тем самым я, неожиданно для самой себя, оказалась зачисленной в институт.

Для меня литература – дом родной: я во всем этом с детства «варилась». Можно сказать, что, предпочтя литературу музыке, я выбрала более легкий путь. Музыка – это ремесло: попробуй, посиди по пять часов в день за инструментом! Но где-то в глубине души я чуть-чуть жалею, что не пошла по музыкальной стезе. Можно сказать, что с музыкой мы «расстались друзьями». В этом году, например, мы с дочерью закончили музыкальную школу. Хотя по натуре она не музыкант; это я в свое время настояла, чтоб «мозги развивались» вместе с пальцами. Мама когда-то тоже пыталась учиться со мной музыке – но она дошла только до того момента, когда надо соединять при игре правую и левую руку. Дальше дело не пошло. Дальше я пошла одна… А мама, периодически глядя на мои «инструментальные» мучения, говорила: «Слушай, давай бросим, а?» Но я говорила: «Нет, давай доучимся». Это редкий случай, когда родитель готов бросить, а ребенок уперто продолжает заниматься… Получается, не «благодаря», а «вопреки». А к филологии я серьезно не относилась. Для меня тогда на первом плане была личная жизнь. Где-то курсе на третьем, чтобы отделаться от навязчивого поклонника, мне пришла в голову мысль перевестись на заочное отделение и уехать на время в деревню. Пошла к нашему декану, Маргарите Александровне Вавиловой, но вместо назиданий услышала от нее слова поддержки. Она посоветовала взять на время свободное посещение и решить личные проблемы. Если бы мне сказали: «Ну, что ты – с ума сошла?! Нельзя!» – я бы точно сделала, как «нельзя», и перевелась. Потому что делать все наоборот – одно из моих нехороших (хотя – кто знает?) качеств. А так я последовала совету и благополучно доучилась.

И в школе, и в институте я была, что называется, «вещь в себе», из-за чего многие считали меня «заучкой»: вся погруженная в учебу, скромная, без косметики, в аскетичных нарядах. Мои сокурсницы считали, что этим я бросаю им вызов: ведь, по их мнению, «при такой маме» я могла бы быть разодета, как райская птица. А я никому никакого вызова не бросала, это было у меня нормальное, рабочее состояние.

Потом я закончила аспирантуру в Москве. Мне сделали исключение – дали направление в аспирантуру сразу же после института, без отработки. Аспирантура была необходима: тогда с филологическим образованием это был почти единственный путь, который обещал хоть какой-то статус. Но я была и остаюсь при том мнении, что учеба и прочие дела – это все приложится; надо успевать жить. «Жизнь» у меня началась, когда родился ребенок.

 

«Всеохватное материнство»

Мы виноваты, говорят.

Но, Боже, в чем я виновата? –

Что дед стоял за Сталинград,

А не пропал в тридцать девятом?.. –

Любил, работал, ел и спал…

Я радуюсь, прости мне Боже,

Что дед свое отвоевал,

А в отвоеванном – не пожил,

И не слыхал, что были зря

И жизнь, и смерть, и та Победа…

 

Пусть говорят. Но сына я

Ращу – похожего на деда!

Когда у нас появился первый ребенок, я сразу поняла, что отныне моя основная специальность – быть мамой. Мы с мужем, рожая детей, с самого начала знали, что нам надо рассчитывать только на себя. Ведь у меня мама – творческий человек, она живет своей жизнью и не будет постоянно заниматься всякими «бабушкинскими» делами; свекровь тоже занята… Я долго кормила грудью своих детей – старшую до четырех лет, младшего – до трех. Федю я родила, когда старшей исполнилось 8 лет. Так у нас появилось свое Простоквашино: дядя Федор, Шарик, Матроскин…

Тема детства и материнства для меня – одна из важнейших, но к ней я подхожу по-особенному. В общественном мнении существует некий стереотип: вот это – женщина деловая: вся в работе, делает карьеру и не занята домашними делами; а это – женщина-мать: босиком, в лаптях, вся в муке, с ребенком на руках… У меня к этому, можно сказать, «цыганский» подход: привязал к себе ребенка – и пошел работать. И ребенок при тебе, и ты при деле… Конечно, быт съедает очень много времени: бесконечные горшки, кормления, уборки… Если бы была возможность ежедневно часа два-три посвящать только работе – стихи ли писать, или готовиться к лекциям – но чтобы меня никто не трогал, я могла сесть за стол и свободно заниматься – это был бы предел мечтаний. Но поскольку у меня младший не ходит в сад (старшая, кстати, тоже не ходила) – то меня, естественно, в покое оставляют редко. Но без этого, кстати, нормальная душевная жизнь невозможна.

 

Работа

… И, может быть, мое предназначение –

Совсем не просвещенье с обучением,

И даже не к ученью привлечение,

А просто световое излучение…

Работа сейчас у меня не обременительная: я читаю маленький курс на культурологии в педуниверситете и маленький курс – в политехе. Интересно преподавать, пока узнаешь что-то новое сам, читаешь, перечитываешь, обновляешь свои впечатления. А когда каждый раз приходится говорить одно и то же – это смерти подобно. Поэтому я стараюсь каждый раз курсы «перетряхивать». Пока мои отношения со студентами складываются успешно.

Кстати, хочу заметить a parte: моя преподавательская деятельность зачастую очень мешает деятельности творческой. Педагог и поэт – это почти взаимоисключающие понятия. Ведь в моей лирической героине – революция, бунт, нарушение всяческих запретов… А педагог должен быть правильным, праведным, логичным, организованным… Одним словом – образцовым. И это постоянное перевоплощение из одной крайности в другую очень мешают и той, и другой моей «ипостаси»: или становишься каким-то богемным преподавателем, или в стихах «засыхаешь»… Еще я давно работаю в Центре дополнительного образования – занимаюсь издательскими делами, составлением сборников, редактированием и т.д. На это уходит много сил, но и моральное удовлетворение получаешь немалое.

Но все равно основная деятельность для меня – это дом и семья.

 

Я и мама

Мама, что это такое –

Мне дышать вольнее стало,

Невесомо и легко мне:

Долго шла, но не устала…

Тот факт, что вы – дочь Ольги Фокиной, помогает вам по жизни или мешает? И в творчестве – не довлеет ли над вами мамина известность?

Мне, наверное, больше приходилось доказывать, «что я не верблюд», чем тем, у кого родители не связаны с литературой. Просто сейчас я уже не занята такими доказательствами. Мы с мамой разные – у нас разные стили, разные темы, разные читательские аудитории, разные эпохи, в конце концов. И это уже всем понятно. Соревноваться надо с ровесниками, наверное, но мне лень. Когда говорят – мол, давай, завязывайся с Москвой, «раскручивай» себя – у меня сразу наготове тысяча отговорок. Может быть, я в какой-то мере сыта маминой славой…

Меня часто спрашивают: «А мама вас наставляла?..» Я смеюсь. Какое там! Маме было не до того. Ей, конечно, было приятно, когда у меня что-то получалось, но в литературу она меня не заманивала. Негласно считалось, что мама занимается этим профессионально, а я – от нечего делать. И любовь к литературе у меня опять-таки не «благодаря», а «вопреки». Ведь очень сложно протаптывать свою тропинку на том же поприще, где уже преуспел твой родитель. И по поводу выбора профессии картина была похожей. У нас были примерно такие разговоры на этот счет: «Мама! Скажи, куда мне поступать? Может, если не послушаю, так хоть наоборот сделаю?..» А мама: «Твоя жизнь, решай сама». Нехарактерный родительский подход, правда? У мамы всегда была такая установка: моя жизнь – это моя жизнь, я сама за нее отвечаю. Меня никогда никто никуда не устраивал, не протежировал. Мне даже в этом смысле было как-то сиротливо и одиноко – зато всё, что я выбирала, это было лично моим решением, никем не навязанным.

 

Творчество

Мой крест – подавать надежды,

Которые не оправдать.

Я – мост, я все время между:

Так, между, и пропадать…

Когда и как вы осознали себя поэтом?

У меня никогда не было сознательного стремления заняться художественным творчеством. Я просто жила в этой атмосфере – литературных разговоров, событий, книг, встреч… «Анну Каренину», например, я прочитала в четвертом классе – потому что это было актуально, и мы с мамой ее обсуждали. А «Евгения Онегина» я прочла еще до школы. Все перипетии судеб Татьяны, Ольги, Ленского для меня стали практически мифологией – как дети в дошкольном возрасте знают сказки, так я относилась к «Евгению Онегину». А что касается занятий творчеством – я этому очень долго сопротивлялась. Однажды парень из класса написал на меня пародию, и мне нужно было ответить. Потом стихотворный дар потребовался, когда мой одноклассник, поступивший в военное училище, стал писать мне письма. В них было много переписанных стихов, и я в ответах тоже переписывала чужие строки. А потом чужих стало не хватать, и я стала подсовывать свои… И он не отличил, не заметил «подлога». Тут я поняла: умею! Вообще, написание стихов – это ведь зачастую удел недоучек. Профессиональные филологи знают: есть Тютчев, Фет, Блок, Есенин, Маяковский – и можно легко подобрать их стихотворения под свое эмоциональное состояние. А недоучкам трудно: не знаешь стихотворение Пушкина, которым мог бы себя выразить, – приходится самому «изобретать велосипед». Для этого нужно иметь определенную наглость, что ли…

Иногда я ходила в литобъединение при «Вологодском комсомольце» – послушать, о чем говорят молодые писатели и поэты. Однажды Виктор Вениаминович Коротаев сказал, чтобы мы сделали подборку своих стихов. Нужно было постараться – ведь уровень приличный, тут не снизойдут. Я сделала, прочитала и неожиданно для самой себя получила восторженные отзывы. Потом стали предлагать публиковаться, издаваться, но я никогда не занималась этим всерьез.

Как возникают стихи?

Порой это почти физиологическая потребность: ночью проснешься – и пока не напишешь стихотворение, не сможешь уснуть.

Иногда стихотворение выплескивается сразу, целиком. А бывает, запишешь строчку – и она валяется месяц, прежде чем найдет себе продолжение. Хорошо, если стихотворение тебя не «душит». Если пристает – тогда выбора нет: надо доделывать.

Ваш литературный псевдоним – Чурбанова – это девичья фамилия?

Да. И я сейчас даже немного расстраиваюсь, когда меня печатают как «Никитину». Это я для бухгалтерии Никитина, и в роддомах лежу как Никитина. А в стихах я Чурбанова! А когда звоню кому-нибудь из старшего поколения, порой требуется пространное вступительное слово: «Здравствуйте, это Инга. Которая Чурбанова. Которая Фокина. Ну, которая Никитина!» На какую-то из фамилий человек отреагирует. Тяжело, конечно, но зато какой простор для перевоплощения!

Свои стихи знаете наизусть?

Плохо. Что-то знаю, что-то нет . Сам себе себя ведь не читаешь на ночь… У меня есть такая особенность – когда читаю свои стихи вслух, начинаю переживать, захлестывают эмоции… И в таком случае тяжело читать без бумажки.

 

Стихи и проза жизни

Привиденье, привиденье

Завелось в моем дому,

Отдан дом на разграбленье,

На съедение ему!

Как домашние относятся к вашему творчеству?

С пониманием. У всех ведь свои тараканы в голове, считают они; у нашей мамы – вот такие. Никто этим особенно не гордится, но никто и не осуждает. А муж… Сам он совсем из другой сферы – закончил питерский институт приборостроения, который теперь называется Институтом аэронавтики и космонавтики; конструкторский факультет. От литературы он далек и к стихам моим относится как к необходимому злу. Иногда даже помогает их набирать, потому что с компьютером я не очень дружу. Хотя если у меня проходит поэтический вечер – он, конечно, рад, что меня любят, хвалят; но если бы я занималась, скажем, плетением из бересты, он относился к моим занятиям примерно так же.

Муж читает ваши стихи?

Надеюсь, что нет. Когда муж прикасается к какой-то части печатного материала, у меня сразу наготове вступительное слово, которое не редактируется и остается неизменным из года в год: «Это не про меня! Это лирическая героиня!» Всегда приходится объяснять разницу между автором и лирической героиней. Ведь люди, как правило, этой разницы не видят. Мама рассказывала, как одна знакомая из литобъединения, встретившись ей на улице, начала меня жалеть: «Что же ваша Инга все одна да одна… Что же у нее жизнь-то не складывается…» Мама говорит: «Как одна? У нее семья, двое детей». А знакомая: «Как семья? А в стихах-то все плачет и плачет!..». Последняя из вышедших моих публикаций – «Баллада о крокодиле» – вещь довольно душещипательная. Если начать отождествлять, то со мной можно сразу разводиться; а в качестве аргумента для развода «Баллады…» хватит с лихвой. После выхода этого произведения я проснулась ночью от шорохов на кухне. Прихожу – лежит на диванчике муж и держит в руках журнал с моей «Балладой…». Я подумала: «Боже ты мой… Как же это я так…» Я ведь даже не подумала, что муж может это прочитать. Но он прочел и ничего не сказал – за что ему большое спасибо. Другой бы сказал, и очень крепко. Так что у меня в этом смысле идеальный муж.

 

Литературные пристрастия

Нас было много на челне.

Закончив молодость вчерне,

Один нашел себя в вине,

Другой – в семье, а третий не

Нашел, и думал обо мне…

Вы, как истинный филолог, ко всем писателям-поэтам относитесь ровно, или все же есть литературные предпочтения?

Я очень люблю Цветаеву – это один из тех поэтов, которые, кроме Пушкина, окружали меня постоянно. Люблю лирику и поэмы Маяковского – мне он кажется одним из самых мужественных, эмоциональных и индивидуальных поэтов. Что касается прозы – я очень уважаю Гоголя; но самые-самые любимые – это Лесков и Набоков. Ими я просто «лечусь» – правда, это «препараты» разной направленности.

Пушкин – вообще почти член нашей семьи. Это как воздух, вода – жизненно необходимо. У Федора Вадимовича (сына) первая кукла была – бюстик Пушкина; он его спать укладывал и называл «Пупа». Был у нас такой анекдот: лепит мой трехлетний Федя из пластилина Пушкина, долго лепит. Слепил – и говорит расстроено: «Ну вот… Пушкина лепил… Какой-то Дантес получился!»

 

Планы на будущее

Я иду, одиноко светясь,

Из варяг в вожделенные греки, –

Сам себе я латаю прорехи,

Сам себе ремонтирую снасть…

У меня есть масса издательских планов: очень хочется делать хорошие, оригинальные книги. Ну и, конечно, творческие планы. Нужно, наконец, выпустить две книжки стихов – то, что я не могу доделать в течение трех последних лет. Причем доделать не могу макет, а получается, что переделываю и «начинку» – появляются новые стихи, переосмысливаются старые...

Это как жизнь: вся прелесть ее – в постоянном течении, изменении, развитии…

Елена Легчанова

Новости по теме