Анатолий Петухов: Я вырос на исконно вепсской земле
Анатолий Васильевич Петухов родился в 1934 году в вепсском селении Шимозеро Вытегорского района Вологодской области в семье сельского учителя-вепса. Окончил Белозерское педагогическое училище и факультет журналистики Высшей партийной школы. Редактор «Словаря вепсского языка», выпущенного Академией наук СССР в 1972 году. Член Союза писателей. Автор книг прозы «Лешак», «В синем залесье», «Корень рода», «Сить – таинственная река», «Дай лапу, друг медведь!», «Люди сузёмья». С 1990 по 1993 год был народным депутатом России.
Анатолий Васильевич, в свое время для того, чтобы просто заговорить о проблемах малых народов, требовалось немалое мужество. Что побудило вас как журналиста и писателя обратиться к этой теме?
Я вырос на исконно вепсской земле, в Шимозерье – это большой куст деревень на Вепсовской возвышенности, к югу от Онежского озера. Там уже в XV веке было более 20 поселений вепсов, и это число постоянно росло. Вепсы Шимозерья были государственными крестьянами и в этом имели преимущество по сравнению, например, с олонецкими вепсами, находившимися в крепостной зависимости.
Родился я в 1934 году и поэтому хорошо помню довоенное время. Ребят в деревнях было много, и детство я вспоминаю как счастливую пору: всякие игры, особенно на улице, рыбалка на озерах и речках, обилие грибов и ягод в лесах… Численность вепсов в Шимозерье к началу Великой Отечественной войны превышала 5 тысяч человек. По переписи 1932 года вепсы здесь составляли 98 % населения, русские – это были преимущественно служащие государственных учреждений – менее 2 %. Мой отец, учитель, чистокровный вепс, в 30-е годы был единственным в Шимозерье человеком, который имел высшее педагогическое образование. Семья у нас была сравнительно большая и дружная. Трое детей: я, сестра на два года старше меня и брат – на четыре. Еще с нами жила бабушка, мать отца, Мария Асоновна. Она понимала русскую речь, но сама говорила только по-вепсски. Хорошо знала вепсский фольклор, в основном плачи и сказки. Больше всего это доставалось мне как самому младшему, пока старшие были заняты уроками и домашними делами. Бабушка верила во всех вепсских духов – банника, кикимору, лешего, водяного – и меня учила, как с ними ладить.
Война подступила к Шимозерью очень близко: с начала блокады Ленинграда моя родина находилась в прифронтовой полосе. Фронт был за Оштой, нашим райцентром, всего в 48 километрах от моей деревни.
С началом войны нам, детям, пришлось включиться во взрослую трудовую жизнь. Как семья учителя, мы получали надел для покоса за 12–15 км от дома, на территории гослесфонда, и могли держать корову. Помню, как ходили на сенокос, как жили неделями в шалаше, как нас там комары ели… А потом мать на санках зимой возила домой это сено…
В общем, жили трудно, но отношение к детям в семье всегда было хорошим. У отца была библиотека, по тем временам очень богатая. Я научился читать еще до школы, глядя на старших брата и сестру, и читал много, в основном книги о природе – о лесе, зверях и птицах. Зимними вечерами мы вместе с мамой забирались на полати, и она в полумраке, при свете коптилки, нам читала.
Враг был отброшен от наших деревень только в июне 1944 года: когда блокада Ленинграда была снята, фронт стал отодвигаться на запад. Мы ждали, что жизнь постепенно будет налаживаться, но стало еще труднее. К концу войны населения в Шимозерье осталось немногим более полутора тысяч человек, мужчин с войны вернулись единицы. Дорога в Ошту, райцентр, была проезжей только в сухую погоду летом и в сильный мороз зимой, причем проезжей только для лошади. Шимозерских деревень было больше 60, и все самое необходимое везде приходилось возить на волокушах: две жерди, они же оглобли, поперек перебивались досками, на доски укладывался груз, и лошаденка волоком его тащила. Так доставляли керосин, соль, муку по всему Шимозерью. Не было электричества, керосина не хватало – в избах жгли лучины.
Брат и сестра после окончания Шимозерской школы поступили в Вытегорское педучилище. И я тоже пошел туда учиться. Писал стихи, пробовал себя в прозе, даже сочинил пьесу. Хотелось показать свои произведения профессиональному литератору, и я поехал в Вологду к Сергею Викулову. Он все раскритиковал, но в целом отнесся ко мне очень одобрительно. Завершал я учебу уже в Белозерском педагогическом училище, одновременно сотрудничал с газетой «Белозерский колхозник» – публиковал заметки, стихи, басни, очерки. По окончании училища мне дали направление в Вологодский пединститут, куда я не прошел по конкурсу: иностранный язык не преподавался ни в школе, ни в училище, готовясь самостоятельно, сдал экзамен на тройку, и мне для поступления не хватило одного балла.
Пошел работать на строительство «Металлурга» в Череповце, был назначен руководителем комсомольской организации «Стальконструкции», потом уехал на целинные земли Западной Сибири, где пять лет работал в районной газете. Жить и работать было тяжело, но интересно – помогал энтузиазм. Спустя три года все отведенные под пашни земли были распаханы. Все чаще стали вспоминаться родные места – лесной, озерный край. И вот вышло постановление ЦК об укреплении кадров журналистов в Вологодской области. Пользуясь этим, я подал заявление на увольнение, вернулся на родину и попросился работать в Нюксенский район, где возглавил сельхозотдел районной газеты и по совместительству стал председателем Общества охотников. Два года пролетели незаметно, и вдруг мне поступило предложение от райкома партии направить меня в Ленинградскую высшую партийную школу. Я был рад возможности получить высшее образование и уехал учиться в Ленинград.
Там была очень хорошая мощная библиотека, и слушателям разрешалось пользоваться всей имеющейся литературой, в том числе ограниченного пользования и секретной. Первые два года я посвятил изучению этнографических материалов о вепсах: проштудировал все имеющиеся материалы, добрался до книг XIX века, начиная от А. М. Шегрена, мог анализировать и делать выводы. Во время учебы я взялся за свою первую повесть под названием «Лешак», которую писал по впечатлениям от работы в Нюксенском районе.
На четвертом курсе Вологодский обком партии отозвал меня на работу в сельхозотдел «Красного Севера», выпускные экзамены я сдавал уже в Заочной Высшей партийной школе при ЦК, получив диплом с отличием. Став корреспондентом областной газеты, я сразу занялся вепсской темой. Первые мои статьи были «Потомки легендарной чуди» (Красный Север, 8 января 1967 г.) и «В краю отдаленном, благодатном» (Красный Север, 29 апреля 1967 г.). В ходе работы над этими публикациями я поднял архивные документы – протоколы заседаний бюро обкома партии, где обсуждались вопросы о целесообразности переселения вепсских колхозов и изменение границ районов, когда соседние вепсские сельсоветы оказывались в границах разных районов. Локальная территория вепсских поселений стала рваться.
Вепсы, не желавшие переселяться, куда велят, на общих сходах выбрали ходоков и отправили на Урал, в Карелию, в Ленинградскую в Архангельскую области, чтобы искать место для переселения. В результате вепсы Шимозерья приняли решение объединиться с колхозами Подпорожского района Ленинградской области, где тоже проживали вепсы. Моя мать уезжала последней, это был 1959 год. Шимозерье закончило свое существование.
Расскажите о своих книгах, в которых нашла отражение судьба вепсов.
Я никак не мог смириться с мыслью, что моя малая родина, где прошли детство и юность, навсегда утрачена и мне уже не придется там жить. Шимозерье я посетил несколько лет спустя, дом мой тогда уже сгорел – его, как и многие другие дома в обезлюдевших вепсских деревнях, сожгли пастухи, пригонявшие скот летом на местные луга и попутно промышлявшие разорением оставленных дворов. Черемухи и березы, посаженные нами, детьми, обгорели, но выжили… Душа противилась тому, что край моих предков, обжитый еще в IV или V веке, оказался непригодным для жизни – в первую очередь из-за отсутствия дорог.
После короткой поездки по опустевшему Шимозерью мне часто снилась наша речка, наши озера и леса, мои ранние охоты, военное детство. Вспоминая вепсов, которые входили, как потом выяснилось, в истребительный батальон и в отряды партизан, я снова и снова перебирал в памяти те трудные годы, когда мы жили у самой линии фронта – и выжили благодаря своему труду и выносливости. И как бы сама по себе из этих воспоминаний начала вырисовываться – пока еще очень смутно – повесть о детстве во время войны. Эти размышления, подкрепленные поисками бывших партизан Шимозерья, вепсов-фронтовиков, переписка с жителями Шимозера, разъехавшимися теперь по всему свету – кто в Эстонии, кто в Латвии, кто в Тольятти, – дали пищу для написания повести «Врагам не будет покоя» (написана в 1965 году, издана в 1971 году, вместе с повестью «Сить – таинственная река»). Эта книга была адресована детям и юношеству, потому что полностью построена на детских впечатлениях и переживаниях, оказавшихся ярче, чем воспоминания бывших фронтовиков.
Но в то же время я чувствовал необходимость показать жизнь вепсов глазами человека взрослого. Конечно, писать о трудностях их существования в военные и послевоенные годы было очень сложно: работа над публицистическими материалами дала возможность убедиться в том, что это «непроходимая» литература. И поэтому я взялся за книгу о вепсской деревне, сделав всех персонажей русскими. Так появилась повесть «Тревога в Любимовке».
Повесть эту в 1968 году опубликовал журнал «Север», и Архангельское книжное издательство заключило со мной договор на издание книги. Я пожалел, что не упомянул вепсов – повесть-то прошла! Но не тут-то было. Я уже получил аванс за повесть, как вдруг пришло письмо из издательства о расторжении договора и постановление Комитета по печати при Совете Министров РСФСР о запрете публиковать повесть как «вредную, порочащую и пр.». Что делать? Я ведь уже перешел на профессиональную литературную дорогу – вторая книжка выходит, рассказы публикуются, – а тут такое…
Надо было как-то содержать семью. Я заключил договор на охоту, на отстрел лосей, и поехал в Вашкинский район. Вдруг звонит жена: «Срочно приезжай, нужно связаться с Архангельским издательством». Оказалось, решили все-таки «Тревогу в Любимовке» издавать. В «Российской газете», органе ЦК партии, был обзор журнала «Север», и повесть мою назвали лучшей повестью года, а потом и в «Правде» ее отметили как цельную и реалистичную. Позднее «Тревога в Любимовке» вышла и в издательстве «Советская Россия». Я воспрянул духом, но покоя не давало то, что главный смысл повести – то, что речь идет именно о вепсской деревне, – поняли только люди, послужившие прототипами персонажей, а другие вепсы этого не поняли. Вепсских проблем, которые на душе накипели, я даже не коснулся…
Но эти проблемы вы рассматриваете в других своих книгах и публицистических работах.
Я ездил в Москву проведать тяжелобольного поэта Александра Яшина в больнице. И он сказал, что говорил обо мне с редакцией «Нового мира», они заинтересовались проблемами вепсов и готовы со мной работать. Завотделом очерка согласился с темой, которую я предложил. Мне дали командировку на месяц и обещали продлить, если потребуется. В это же время Институт языка и литературы Академии наук Карелии пригласил меня редактировать словарь вепсского языка. С учеными-лингвистами Марией Зайцевой и Марией Муллонен мы объехали почти всех вепсов Приоятья (территория Ленинградской области). Как говорится, сам материал шел в руки. Я работал и над словарем, и над очерком, а вот с опубликованием этого очерка бился потом долгие годы… Ставили его в журнал не раз, но приходилось снимать из-за цензуры. Чтобы материал не устаревал, приходилось его постоянно обновлять. Когда из «Нового мира» ушел Твардовский, я пытался пробиться в другие издания. Прекрасную рецензию на очерк дал Василий Белов, но и это не помогло. Уже и «Словарь вепсского языка» вышел, а очерк не публикуют.
Я стал делать наброски для романа «Потомки веси». Было задумано большое полотно, написано несколько разрозненных глав, а потом я понял, что воплощение этого замысла окажется мне не по силам. Одна из глав ненаписанного романа – «В синем Залесье» – была опубликована как самостоятельный рассказ. И я решил отказаться от большого исторического повествования о судьбе вепсов, а вместо этого дать развернутую картину трагедии Шимозерья в ХХ веке. Постепенно стал вырисовываться сюжет новой повести – «Люди сузёмья».
Повесть переписывалась мною семь раз, была выпущена издательством «Детская литература» в 1975 году. Ко второму изданию 1980 года я существенно изменил концовку. Этот вариант повести – его я считаю окончательным – вышел также третьим и пятым изданиями, а в четвертом издании был повторен первый вариант текста.
А что касается публицистических материалов, то к концу 1970-х годов я убедился, что ничего из задуманного мне не «пробить». Между тем время идет, вепсские деревни пустеют. Что-то надо по-другому делать. И я решил подать эту проблему не в глобальном масштабе, а идти по пути публицистики более лояльной и более местной. Кое-что удалось напечатать.
В 80-е годы проблемы малых народов, в том числе вепсов, стали обсуждаться открыто…
В 1987 году актив энтузиастов возрождения вепсской культуры организовал на территории проживания вепсов – в поселке Озера Ленинградской области – научно-практическую конференцию по проблемам сохранения языка и культуры вепсов. Чтобы привлечь к участию в этом мероприятии как можно больше людей, решено было возродить вепсский национальный праздник «Древо жизни». Он предшествовал конференции и проходил рядом, в Винницах. Оба эти события стали началом откровенного разговора о вепсах.
Открытие праздника не обошлось без курьезов. На трибуне, кроме одной доярки-вепсянки, не было ни одного вепса – все сплошь чиновники. Я вышел к микрофону и сказал по-вепсски, что это знаменательный день: впервые за все советское время здесь собрались вепсы из всех крупных вепсских поселений – из всех, кроме моей родины, Шимозерья, которое уничтожено, но я надеюсь, что жизнь туда вернется. На трибуне все забеспокоились, стали просить меня перевести свои слова на русский, но отказался – из принципа: раз праздник вепсский, то вепсы могут говорить на родном языке.
На следующий день была конференция в Озерах. Просторный Озерский клуб оказался тесен для огромного количества слушателей, и на улице установили громкоговорители. Доклады были по 10-15 минут, я запросил 35. И смог открыто сказать, что образование Вологодской области в 1937 году расчленило компактную территорию исконного проживания вепсов: западные вепсы оказались на восточной окраине Ленинградской области, восточные – на западной окраине Вологодской. Все дороги – хотя какие там дороги! – замкнуты внутри одного района, а между районами никаких связей нет. И вот в результате многолетних изменений административных границ, укрупнения и ликвидации отдельных сельсоветов вепсские поселения остались на окраинах Тихвинского, Бокситогорского, Лодейнопольского и Подпорожского районов Ленинградской области, а в Вологодской – на окраинах Вытегорского и Бабаевского районов. Когда я ездил по этим местам, встречался с вепсами и рассказывал им об их соседях, они поражались: «А мы-то думали, что мы последние!..»
Если бы вепсы не были так разобщены, если бы строились дороги и была связь между группами вепсов, народ бы жил нормально. Ведь самая большая численность вепсов в СССР была в 20-х годах прошлого века: по данным переписи 1926 года она составляла более 32000 человек. А по переписи 1959 года – чуть больше 16000.
Вепсской проблемой стали активно заниматься как раз после той конференции. Что было сделано? Подготовили письменность на латинице, потом о преподавании речь зашла. В 1988 году в Петрозаводске состоялось региональное межведомственное совещание «Вепсы: проблемы развития экономики и культуры в условиях перестройки». В нем участвовали представители Советского фонда культуры во главе с Д. С. Лихачевым, Совета министров РСФСР, Совета министров Карельской АССР, Ленинградского и Вологодского областных советов народных депутатов, Карельского филиала Академии наук СССР. Я входил в комиссию по выработке рекомендаций межведомственного совещания. Работа над этим документом и его принятие шли трудно. В конце концов были выработаны конкретные адресные поручения почти для всех министерств и ведомств РСФСР и КАССР, Ленинградского и Вологодского облисполкомов. Но в 1991 году СССР распался, и вся эта работа остановилась.
А удалось ли опубликовать очерк, который вы готовили для «Нового мира»?
Удалось – много лет спустя. В 1994 году он, уже многократно измененный и переработанный, вышел на страницах журнала «Север» под названием «Трудная судьба потомков веси». В 1995-м очерк был опубликован в большом сборнике очерков «Прибалтийско-финские народы. История и судьбы родственных народов» на русском, эстонском и финском языках.
Как бы вы прокомментировали нынешнюю ситуацию с вепсами и вепсской культурой?
Кажется, мы сделали немало. Издается вепсская литература, введено обучение вепсскому языку в школах, активно работают ученые – лингвисты, этнографы, фольклористы. Сформировалась вепсская художественная литература, изданы несколько словарей вепсского языка, ежемесячно выходит вепсская газета «Kodima». Начало всей этой большой работы было положено старшим поколением исследователей. Это ученые Н. И. Богданов, М. И. Зайцева, М. И. Муллонен, писатель и основатель Шелтозерского вепсского народного музея Р. П. Лонин. Сегодня их дело продолжают председатель Общества вепсской культуры З. И. Строгальщикова, директор Института языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН И. И. Муллонен, заведующая сектором языкознания Института языка литературы и истории Карельского научного центра РАН Н. Г. Зайцева, вепсский поэт Н. В. Абрамов, ученый и государственный деятель Е. Е. Харитонова, преподаватель вепсского языка Петрозаводского государственного университета О. Ю. Глушкова, преподаватель вепсского языка, поэтесса Г. Н. Поливанова, редактор вепсской газеты «Кодима» М. Б. Гениатулина, а также многие другие энтузиасты возрождения и сохранения вепсской культуры.
Постановлением Правительства РФ от 26 декабря 2011 г. N 1145 вепсы Вологодской области включены в Единый перечень коренных малочисленных народов Российской Федерации. Вроде бы уделяется внимание социальным проблемам вепсов, но численность вепсов продолжает падать. Если в 1989 году их было более 12000, то перепись 2011 года зарегистрировала всего 5936 человек. По-прежнему самой большой проблемой вепсских территорий является бездорожье. Когда в начале 1990-х годов в Шимозере разрешили фермерство – давали в вечное пользование с правом наследования надел земли, – Администрация Вытегорского района провела пробный опрос: готовы ли вепсы и их потомки вернуться на места исконного проживания? И многие отвечали: да, оставим городские квартиры и вернемся восстанавливать свою малую родину. Приехали более 20 человек – потомки вепсов, покинувших Шимозерье почти полвека назад, – начали заново устраиваться на земле. Но если нет дороги, если поля и луга заросли лесом, а техники для их освоения нет, если нет пригодных для жизни домов, ближайшие медпункт и магазин находятся в 30 с лишним километрах – как жить в таких условиях, да еще и семьям с детьми? И люди снова стали уезжать…
Но землю нельзя оставлять без присмотра – начинается ее разорение. А ведь Шимозеро – это уникальный памятник природы, гидрологический заказник: вода из озера вместе с рыбой периодически уходит под землю через карстовую воронку, а через несколько лет возвращается. Когда Информационный центр финно-угорских народов проводил конкурс «Семь чудес финно-угорского мира», по моему предложению было выдвинуто Шимозеро – и оно попало в этот список. Хочется надеяться, что это как-то поможет сохранить Шимозерье – и землю, и озеро.
Сейчас вы готовите к изданию третий том избранных произведений – что войдет в его состав?
Помимо издававшихся ранее и нескольких неизданных произведений для взрослого читателя, в том войдет большинство публицистических материалов и мои комментарии к изданному.
Светлана Гришина
