Верность профессии на протяжении пяти десятилетий – это, согласитесь, достойно и уважения, и интереса. Актеру Анатолию Михасику 3 апреля исполняется 75 лет.Он более 50 лет отдал игре на сценах Вологодского драматического театра и Театра для детей и молодежи, до сих пор в строю и готов поделиться не только воспоминаниями о студенческой молодости и о годах работы, но и размышлениями о том, на чем держится успех спектакля и каково будущее театра как вида искусства.

Анатолий Иванович, в прошлом году вы отметили солидный юбилей творческой деятельности – что это для вас значит?

Честно говоря, ничего не значит. Для меня важны роли, а не даты сами по себе.

Но это в любом случае огромный творческий опыт. Расскажите, что вас привело на сцену, как в вашем случае произошел выбор актерской стези.

Мне не раз уже задавали такой вопрос, и однажды я, наконец, ответил правду (смеется): да по глупости! Объясню почему. Дело в том, что когда я к этому стремился, я совершенно не представлял себе, что это за профессия – актер. Я, может быть, и сейчас даже в полной мере этого не представляю… Школу я заканчивал в Выборге. Каникулы, мы на пляже со сверстниками. И вдруг один мальчик говорит: всё, мне пора. Куда? На репетицию. И меня это вдруг так поразило, ничего себе, думаю. Оказалось, при Доме культуры у нас был юношеский театр «Спутник». А к вам можно туда прийти? Да, пожалуйста. Ну, я и пришел, и меня сразу взяли. Конечно, взяли в первую очередь потому, что «штаны» – во всех театральных студиях, кружках и даже в профессиональных театрах всегда не хватает мужчин, не знаю почему. Девушек всегда много, а молодые люди почему-то не идут. Работал одно время в Доме пионеров – девочек записывается сразу 50 человек, а мальчиков – ни одного. А как потом пьесы ставить?..

И вот я решил, что буду артистом. Мама, правда, хотела, чтобы я стал врачом или музыкантом – всё-таки музыкальную школу закончил по классу баяна. Папа у меня был военный, и я даже какое-то время думал пойти по его стопам, но подвело здоровье. А военный – это человек, которого дома нет, поэтому я был, что называется, маменькин сынок. Куда ехать поступать? Конечно, в Ленинград, в ЛГИТМИК. Мы с мамой туда поехали. Конкурс был жуткий – не 250 ли человек на место. На собеседовании я страшно волновался, и мне сказали: молодой человек, если вы будете читать, как в холодную воду прыгать, то вам лучше не надо. Но я все-таки пошел на первый тур – и прошел. Думаю, потому, что «штаны». На втором туре надо было петь-плясать – я и второй тур прошел. А на третий надо было прийти с отрывком из пьесы, а я пришел ни с чем – и меня поставили в партнеры к девочке, укоторый был отрывок из «Тани» Арбузова, и я должен был играть героя в любовной сцене. Для меня в том возрасте это было очень трудно, и на третьем туре я «хлопнулся».

Я уже собирался уезжать, но тут ко мне заходит парень с третьего курса критиков и говорит: тебя ищет в институте Корогодский (Зиновий Корогодский, театральный режиссер, с 1962 по 1986 год художественный руководитель Ленинградского ТЮЗа, народный артист РСФСР – прим. авт.). Это потом я понял, что это было имя, а тогда оно ничего мне не сказало. Но я пошел к нему на встречу, он говорит: у вас есть возможность еще раз пройти третий тур, но на вечернее отделение. Это надо было искать общежитие и работу. Тут во мне сработал «маменькин сынок», и я гордо ему сказал: я к вам на следующий год приеду. Уехал домой и там уже случайно узнал, что можно попробовать поступить в театральное училище в Свердловске – там экзамены позже, конкурс 30 человек на место. И я решил ехать – это за 2-то тысячи километров. Папа на учениях. Мама звонит ему: так и так, он собирается ехать в Свердловск. Папа говорит: дай ему трубку. Ты всё решил, всё обдумал? Да, говорю. Дай трубку маме: пусть едет. И я поехал. Но потом папа всё-таки ко мне приехал, посмотрел, как я устроился – пришлось жить на квартире, общаги не было.

На четвертом курсе мы поехали «продаваться» в город Киров. Выступали все на большой сцене – там в театре огромный зал на 1100 мест. И не успел я получить диплом, мне приходит телеграмма из Кировского театра: выезжайте, в июне-июле вы едете с театром на гастроли Воркута – Сыктывкар.

Дебют мой произошел в Воркуте на сцене Дворца шахтеров. В одном из эпизодов детективной пьесы «Петровка, 38» я играл шофера такси и очень удивился, когда в зале пошли мощные аплодисменты. Наверное, я был молодой, со сцены привлекательный. Вообще в этот период сыграл огромное количество ролей: как это часто бывает, когда новый артист попадает в труппу, его постоянно ставят на замену. Кто-то уехал, кто-то заболел – сплошные вводы подряд идут. Для молодых это, с одно стороны хорошо, быстро накапливаешь опыт, а с другой – прорабатывать роли некогда, ведь спектакли должны идти.

И вот только я начал работать над первой своей собственной серьезной ролью – Семёна Годунова в спектакле «Борис Годунов» по драме Пушкина – меня призвали в армию. Служить тогда надо было три года. Конечно, о том, что я актер, сразу стало известно, и никакой смотр художественной самодеятельности без меня не обходился. Но тут трехгодичную службу заменили двухгодичной, и я, отслужив 2 года 7 месяцев, был демобилизован, однако в Киров не вернулся, хотя меня и звали. К этому моменту моего отца перевели в Вологду, и они с мамой жили в доме на Герцена, где их соседом одно время был Яков Федорович Нусс, тогда директор Вологодского драматического театра. Родители спросили его обо мне, и он был рад взять меня на работу: во-первых, «штаны», во-вторых, в жилье не нуждается. В вологодской «драме» я отработал 40 лет с 1968 года…

После чего стали актером Театра для детей и молодежи. Что ищет актер, переходя из театра в театр? Что дает опыт работы в разных труппах, с разными режиссерами?

В ТЮЗ, к Борису Александровичу Гранатову я пришел с таким настроем: я хочу работать, а не сидеть на скамейке запасных. У него как раз ушел Александр Павельев, надо было кого-то вводить на его роли, и он меня взял. А Вологодскому драмтеатру многие годы очень не везло. За те 40 лет, что я там работал, сменилось 11 главных режиссеров! А ведь за два-три года с театром ничего не сделаешь. Театр надо воспитывать, взращивать – только тогда он развивается. В нашей «драме» такого не было. Сейчас там новый художественный руководитель Алексей Ожогин – может быть, теперь театру повезет, но пока еще рано судить. Не случайно существует понятие театральной, режиссерской школы – в театре должны сложиться определенные традиции, все должны «дышать» одинаково, а на это нужно время. Вот что Гранатов классно сделал? Он всех заставил петь. Все актеры ТЮЗа в обязательном порядке делали самостоятельные музыкальные номера, а потом он из этих песен собирал программы, и так каждый год. А в итоге это вылилось в то, что появились спектакли, в которых все артисты ТЮЗа начали «живьем» петь. Театр складывается только тогда, когда есть человек «с идеями», и эти идеи коллектив поддерживает.

Расскажите о ролях, которые больше всего дали вам как актеру. Что для вас главное в работе над ролью?

Когда я был молодой, я записывал всё, что я сыграл на сцене, – и когда дошел до определенного количества, понял, что это напрасная штука. Потому что результативность не в том, сколько ролей ты сыграл, а что это были за роли. Я за 50 лет могу по пальцам сосчитать те свои работы, которые мне хочется вспоминать, потому что в них было что-то особенное – какая-то глубина, полнота существования. Когда ты работаешь на сцене в таких ролях, то между тобой и зрителем возникает какая-то связь, формируется какая-то «вольтова дуга» – ты по ней посылаешь импульс, эмоцию, а зал тебе отвечает. Ради этого, в принципе, театр и существует. Что до конкретных ролей, то, например, у Феликса Демьянченко в драмтеатре я играл Пирамидалова в спектакле «Богатая невеста», у Михаила Резцова – Эрккив «Безобразной Эльзе» и Кирилла в «Дачном романе». В ТЮЗе для меня особыми стали роли инквизитора и генерала в «Страстях по Тилю».

Одна из первых ваших ролей на сцене Театра для детей и молодежи – роль Оскара Борисовича в спектакле «Счастье мое»по пьесе Червинского. Там вы не произносите ни одного слова, но создаете очень убедительный и трогательный образ…

Там вся прелесть была в том, что не надо было текста учить (смеется). А если серьезно, то я благодарен Борису Александровичу за то, что он предложил мне такой материал, который дал мне возможность поработать в новом для меня направлении.

Вообще успех роли и спектакля в целом зависит не только от актера. Для успеха нужны четыре одинаково важных составляющих: драматург, режиссер, актеры и зрители. Если хоть одно из этих звеньев хромает, то спектакля желательного уровня не будет. Конечно, артист может и сам работать над ролью, но нужно зеркало, которое будет тебе говорить, что ты делаешь не так. Всё время буду помнить про покойного Феликса Тимофеевича Демьянченко – режиссера, который и в драме, и в ТЮЗе работал… Ты приходишь на очередную репетицию, а он тебе вдруг такое говорит, о чем ты даже и не думал, в какую сторону и не смотрел, а оказывается, именно это и нужно было. У него был спектакль «Мать» по Чапеку, главную роль в нем играла покойная Берта Чумичёва, а я играл Ондру, одного из сыновей. В одной сцене она прижимала меня к себе – и я слышал биение ее сердца. И вот представьте: монолог ее звучит спокойно, а сердце колотится, наверное, 120 ударов в минуту. Когда такие вещи на сцене происходят, тут уже, что называется, без дураков. Зрители в зале в этот момент просто«прижаты», зал можно держать в паузе столько, сколько тебе надо. И это будет подороже аплодисментов...

А от самого зрителя всё-таки что зависит?

Зритель должен быть по-хорошему расположен к исполнителю. У нас с Ниной Скрябковой был спектакль по известной пьесе «Скамейка» Гельмана – «Сколько заплатить, чтобы ты молчала?». Мы сами выбрали пьесу, а репетировали на квартире у Демьянченко. И вот обращается в театр какая-то строительная организация – просят дать у них концерт к юбилею, а мы вместо концерта предлагаем им свою «Скамейку». Прораб сомневается: не надо, у меня простые работяги, не поймут, просто встанут и уйдут. Я говорю: как уйдут, мы прекращаем играть и тоже уходим. Играем. Один мужик встал и вышел, потом второй, третий. Началось, думаю. Потом вдруг первый возвращается, за ним второй, третий – они, оказывается, так переживали, что выходили покурить. Мы доиграли до конца, и нам устроили овацию. Зрители подходили в полном потрясении: а где вы это взяли? Это же про нас! Да вот, говорю, пьеса такая, драматург сочинил, а мы сыграли…

Часто ли вам удается бывать в зрительском кресле? Как вы смотрите спектакль – оцениваете как профессионал или наслаждаетесь как зритель?

В свое время очень я хотел сыграть старшину Васкова в спектакле «А зори здесь тихие» – он шел у нас в драмтеатре, эту роль играл Вячеслав Говалло, и это было правильно, я тогда был слишком молод для такой роли. И вот самое мощным театральным потрясением для меня оказались «А зори здесь тихие» в Театре на Таганке. И сам спектакль был классный, и то, что было после: зрители выходили из зала в полную темноту – только впереди был небольшой свет. А на лестнице, мимо которой все шли, стояли пять артиллерийских гильз, по числу погибших девушек, и из них – вечный огонь…

В моей молодости у нас не было, как сегодня, профессиональных актерских премий, но были смотры творческой молодежи, и победителей награждали поездкой в Москву. ВТО – Всесоюзное театральное общество – огранизовывало для нас походы по театрам: приезжаешь на несколько дней, и тебе выдают билеты на те спектакли, которые, как считалось, необходимо было посмотреть. Я многое тогда так увидел, и это было замечательно.

Сейчас я стараюсь смотреть всё, что идет на вологодских сценах – на премьеру попасть трудно, но есть генеральные прогоны. Есть возможность видеть спектакли приезжих театров на фестивалях. Но всё равно мы сейчас видим очень мало. Наверное, поэтому кажется, что раньше много всего интересного происходило, а сейчас не происходит. Потом, в столицах огромное количество театров, и они должны конкурировать между собой, бороться за зрителя. В провинции этой борьбы нет – у каждого театра складывается свой круг зрителей, а раз нет острой борьбы, нет и яркого развития. Но, возможно, дело не в этом, а в том, что теперь идет некий период накопления – в телепрограмме услышал такую мысль, и она мне показалась справедливой. Нужно, чтобы что-то копилось, чтобы потом произошло настоящее событие.

Вы на протяжении всей актерской жизни руководите работой любительских театров – что дает вам режиссерский и преподавательский опыт?

Много лет работал в Доме пионеров, а с 1989 года взялся за руководство любительским театром Дома работников просвещения. Начал с того, что доделал чужой спектакль по пьесе Островского «Наливные яблоки», а потом поставил пьесу Жана Ануя «Генералы в юбках». После этого спектакля нам сходу дали звание народного театра. Одно время мы играли на сцене строительного техникума – лучшая сцена для любительского театра в Вологде, - а потом перешли в Клуб речников, который затем стал ДК «Речник», а теперь это Центр культурного развития города Вологды.Конечно, в любительском театре есть свои сложности: для людей это не работа, а досуг, поэтому требования здесь совсем другие. Много и рутины – написание сценариев для праздников, постановка развлекательных программ. Но вообще эта работа всегда была мне интересна.

У вас театральная семья – ваша супруга Нина Скрябкова тоже всю жизнь играет в театре. Как это сказывается на ваших отношениях?

Относимся друг к другу с пониманием.

Каково, на ваш взгляд, будущее театра – и вологодского, и театра вообще? Как он может измениться, каким он, на ваш взгляд не должен быть?

Не должен быть скучным. Театр всегда должен быть для людей и про людей.

Светлана Гришина