В Шаламовском доме 10 ноября состоялся круглый стол «Левая оппозиция 1920-х годов». Речь шла об общественной и культурной жизни того времени – идеях, политической обстановке и людях, входивших в оппозицию или ее поддерживающих – от влиятельных наркомов до поэтов и беспартийных студентов, таких как Михаил Светлов и Варлам Шаламов. Участниками мероприятия стали известные специалисты по изучению жизни и творчества Шаламова, среди них – кандидат культурологии Валерий Есипов, кандидат философских наук, кандидат медицинских наук Марк Головизнин и другие исследователи. Специально для редакции cultinfo Марк Васильевич написал материал на основе своего доклада и рассказал об «отношениях» Варлама Шаламова и Левой оппозиции.
***
Круглый стол «Левая оппозиция 1920-х годов и участие Варлама Шаламова в тех событиях» состоялся в дни 100-летия с начала дискуссии в ВКП(б), после которой широко стал распространяться пропагандистский ярлык «троцкизм». Под знаком борьбы с «троцкизмом» прошел и большой террор 1937 года. Добавим, что 7-го ноября 2023 года исполнилось 144 года со дня рождения лидера Левой оппозиции Льва Троцкого. Надо сказать, что в мире и годовщина Левой оппозиции, и роль Шаламова в ней нашли отражение в ряде публикаций, которые мы проиллюстрируем здесь.
Вернемся, однако, к самому Шаламову. В автобиографической прозе о своем участии в оппозиции он пишет неоднозначно. В «Кратком жизнеописании» Шаламов указывает: «Встретившись в университете со своими одногодниками, (я) думал по крайней мере перевернуть мир. Активно участвовал в событиях 1927, 1928 и 1929 гг. на стороне оппозиции». В то же время, в другом очерке есть слова: «Если бы я был троцкистом, я был бы давно расстрелян, уничтожен, но и временное прикосновение дало мне вечное клеймо».
Так был Варлам Шаламов оппозиционером-«троцкистом» или не был? Дело запутано еще и тем, что говоря в «жизнеописании» о своей принадлежности к оппозиции 1927-29 годов, писатель делает сноску: «Не (оппозиции) Троцкого – к Троцкому большинство оппозиционеров относилось без большой симпатии, – но к рядам тех, кто пытался самыми первыми, самоотверженно отдав жизнь, сдержать тот кровавый потоп, который вошел в историю под названием культа Сталина. Оппозиционеры – единственные в России люди, которые пытались организовать активное сопротивление этому носорогу».
Постараемся разобраться в ситуации.
Во-первых, материалы следственного дела Шаламова однозначно показывают, что он в 1927-29 годах был участником Левой оппозиции, лидерами которой были Лев Троцкий, Григорий Зиновьев, Тимофей Сапронов и другие. Но Троцкий не был единоличным непререкаемым лидером протестной кампании, шедшей под девизом «Выполним завещание Ленина», в дискуссиях часто становился объектом критики товарищей и критиковал сам. Об этом Шаламов знал.
Во-вторых, сторонники Левой оппозиции называли себя «большевиками-ленинцами», название «троцкисты», которое в виде ярлыка использовали их противники, самими левыми оппозиционерами воспринималась как инвектива.
В-третьих, у Шаламова с молодости была «аллергия на вождизм».
В-четвертых, Шаламов не был тогда ни теоретиком, ни партийцем, ни даже комсомольцем, и его «временное прикосновение» к оппозиции, несоизмеримое с последующими репрессиями, продолжалось полтора-два года.
Однако на риторический вопрос, насколько вообще важен разговор об оппозиционном прошлом автора «Колымских рассказов», интересно и убедительно отвечает его главный оппонент Александр Солженицын, бросивший на страницах «Нового мира» Шаламову упрек: «Ведь, несмотря на весь колымский опыт, на душе Варлама остается налет сочувственника революции и 20-х годов. Та политическая страсть, с которой он когда-то в молодости поддержал оппозицию Троцкого – видимо, не забыта и с 18-ю годами лагерей…»
Действительно, в поздней прозе Шаламов характеризует 1920-е годы как лучшие годы своей жизни, время наивысшего и массового творческого подъема, он называет их временем «штурма неба», «огромной проигранной битвой за действительное обновление жизни». Главным действующим лицом этого времени была вузовская молодежь из самых разных слоев общества, получившая благодаря революции доступ к высшему образованию. Варлам Шаламов был в их числе. Концентрированно писатель выразил свое отношение к русской революции в следующем отрывке: «Конец 24-го года буквально кипел, дышал воздухом каких-то великих предчувствий. Еще раз поднималась та самая волна свободы, которой дышал 17-й год». Отмеченный Солженицыным «налет сочувственника» революции, на наш взгляд, сохранился у Шаламова на всю жизнь именно потому, что в годы своей молодости он ощущал себя не просто свидетелем происходящего, но активным его субъектом. Важна здесь и следующая мысль писателя: «Я был представителем людей, которые выступили против Сталина – никто и никогда не считал, что Сталин и советская власть – одно и то же».
На наш взгляд, тема «Шаламов – троцкизм» долгое время входила в число запретных, якобы бросающих тень на писателя, что связано с продолжающимся мифотворчеством вокруг Троцкого и его единомышленников, которые сейчас объявляются ни больше ни меньше, как предтечами «глобалистов-неолибералов», «сторонников нового миропорядка США». Тем ценнее будут мысли человека, которого, вряд ли, можно заподозрить в симпатиях к глобалистам – писателя Захара Прилепина: «Шаламов, обладавший лагерным опытом, несоизмеримым с опытом Солженицына, был и остался последовательным носителем левых взглядов. Его (как и Рыбакова) взяли (в 1929-м) как последовательного троцкиста в типографии, где подпольно публиковали троцкистскую литературу. Он критиковал Советский Союз, здесь внимание, за… возврат к капитализму! Он критиковал за это Сталина! <….> Когда «Колымские рассказы» вышли за рубежом, Шаламов написал в «Литературную газету» открытое письмо <…> Иные, конечно, скажут: старик испугался. Это бесстыдство – так говорить. Шаламов был преисполнен скорби и мудрости. Оценки его точны и беспощадны. И, – это важно, – он (по-чеховски) не был безоглядно тщеславен: когда во имя признания «там» – продаётся всё, включая Родину и совесть». Добавим, что, несмотря на беспощадную критику правящей бюрократии, Троцкий всегда отстаивал лозунг защиты СССР в случае внешней агрессии. Под этим лозунгом вышли номера «Бюллетеня оппозиции» осенью 1941 года, когда Троцкого уже не было в живых. Правдой у Прилепина является и факт, что Шаламов верно и очень рано подметил социальное расслоение в сталинском СССР на богатых и бедных. «Москва 30-х годов была городом страшным, – писал он, – бесконечные очереди в магазинах, талоны и карточки, Закрытые распределители для привилегированных и надежных».
Думается, в молодости Шаламову был близок главный лозунг Левой оппозиции «Повернем огонь направо против нэпмана и бюрократа», в котором выражался протест партийных низов против поглощения и партии, и советов государственным аппаратом в рамках выстроенной «вертикали власти» партийных секретарей, против роста материальных привилегий и неизбежного при этом расслоения ВКП(б) на «плебс» и привилегированные группы.
В пределах данного краткого очерка у нас нет возможности полно осветить «апофеоз» борьбы с «троцкизмом» – 1937 год и колымский ГУЛАГ. Постараемся, однако, предоставить «взгляд со стороны» – размышления разведчика-антифашиста Леопольда Треппера – «шефа» знаменитой Красной капеллы, сверстника Шаламова.
Никогда не участвовавший в оппозициях Треппер, попавший на Лубянку уже после войны по сфабрикованным обвинениям, выражал на склоне лет мысли, пересекающиеся с шаламовскими: «Яркие отблески Октября все больше угасали в сумеречных тюремных камерах. Выродившаяся революция породила систему террора и страха. Идеалы социализма были осквернены во имя какой-то окаменевшей догмы, которую палачи осмеливались называть марксизмом. Все, кто не восстал против зловещей сталинской машины, ответственны за это, коллективно ответственны. Этот приговор распространяется и на меня. Но кто протестовал в то время? Кто встал во весь рост, чтобы громко выразить свое отвращение? На эту роль могут претендовать только троцкисты. По примеру их лидера, получившего за свою несгибаемость роковой удар ледорубом, они, как только могли, боролись против сталинизма, причем были одинокими в этой борьбе. Правда, в годы великих чисток эти крики мятежного протеста слышались только над бескрайними морозными просторами, куда их загнали, чтобы поскорее расправиться с ними. В лагерях они вели себя достойно, даже образцово. Но их голоса терялись в тундре. Они не «признавались», ибо хорошо понимали, что их «признания» не сослужат службы ни партии, ни социализму».
Записные книжки и эссе Шаламова 60-х годов свидетельствуют, что он был не только автором исторической прозы о послереволюционном периоде, но интересовался современными ему левыми реалиями в мире. «Маркузе. Великой пробы анархизм. XIX век был веком победы коммунизма – призраком коммунизма … моя формула в своем существе иная – антивоенная, чуждая и даже противопоставленная духу подчинения и приказа. Поэтому «новые левые» +, Максимов +, а Гароди и Сахаров – минус», – писал Шаламов в записных книжках. В те же годы он посвятил одно из своих стихотворений Эрнесто Че Геваре, погибшему в ходе партизанской войны в Боливии. «Как ни хорош роман «Сто лет одиночества», – замечал Варлам Тихонович, – он просто ничто по сравнению с биографией Че Гевары, по сравнению с его последним письмом».
Эти и другие аспекты темы Шаламов и западные левые более подробно освящены нами в публикации в Вестнике ВоГУ: https://vestnik.vogu35.ru/docs/2021/istor_filolog/4/9.pdf.
В заключение лишь кратко вернемся к одной из первых публикаций «Колымских рассказов» за рубежом в 1969 году в Парижском издательстве «Les Lettres Nouvelles», указав выдержку из переписки издателя (в прошлом члена IV Интернационала) с переводчиком текста. Оригинал документа в настоящее время хранится в Шаламовском доме в Вологде: «…Лично у меня был вопрос к Шаламову о целесообразности публикации известной вам рукописи под его именем. Он категоричен: он абсолютно хочет ее подписать <…> Перед моими глазами также его биография, в которой он квалифицируется как «наиважнейший среди писателей современной русской литературы…».
Теги: Варлам Шаламов
