Галина Щекина: Исповедь графоманки
Как я пришла в творчество? Длинная история. Наверное, ЭТО – тяга к творчеству – заложено в человеке с рождения (а может, и до рождения) и дремлет в нем до поры… «Пора» приходит по-разному: иногда – сразу «озаряет», иногда приходится ждать долгие годы, прежде чем откроется дар. Меня «озарило» в восьмом классе, но писать я начала не сразу. Причиной «озарения» послужила книга Михаила Анчарова «Сода-солнце», случайно купленная мною. Это был ключ. Не «Кока-кола (Coca-Cola), а именно Сода-Солнце. В носу защипало… Это было мое. После этого наступил излом. Захотелось творчества, и я стала мечтать о журфаке. Но родители не пустили меня учиться на журналистку: «Мол, не будешь ты с папиросой в зубах на заляпанном газике ездить по районам – неженское это дело» (все журналисты, которых они знали, были такими). Мы жили тогда в Воронежской области, в местечке с экзотическим названием Эртиль. И, как послушная дочь, я поступила на экономиста… На третьем курсе снова «накатило»: я поняла, что в жизни надо что-то менять. Но не могла понять – что. И тогда решила: поеду к писателю Анчарову. Приехала в Москву, нашла его (!) и сходу задала мучающий меня вопрос: «Ответьте мне, как жить дальше?» Он сказал: «Ничего не надо: ни институт бросать, ни по Руси в лаптях бродить. Надо тихо-мирно жить свою судьбу». – Я: «Писать хочу!» – Он: «Если не пишешь, значит, еще не готова. Это ведь как роды: оно подойдет – ты не сможешь противиться… Значит, еще не время». Я уехала осчастливленная – понимала: «Вот-вот начну писать!» Так потом и случилось.
Университет в Воронеже я все же закончила, стала экономистом. Поехала по распределению в Ейск, на завод «Полиграфмаш». Жила в общежитии с подругой – она была родом из Вологды и как-то пригласила меня съездить в ее родной город. Приехали мы сюда зимой, пошли гулять. И когда я увидела, что на площади елка горит и музыка играет, – поняла, что это то место, где я хочу жить. И мы вместе с подругой сбежали из Ейска в Вологду. Насовсем.
Но писать я тогда еще не могла, хотя была словно в каком-то предчувствии. Училась заочно в художественном институте – на станковой живописи и графике. Анчаров в тот мой приезд к нему сказал: «На всякий случай надо уметь всё. Кто знает, в чем твой талант?». Эти слова я запомнила на всю жизнь. Действительно: кто знает?..
В Вологде я вышла замуж. Муж у меня – человек, существующий в двух ипостасях. Первая – старший преподаватель в техническом университете: защитил диссертацию по охлаждению металлов, ведет технические науки. Вторая ипостась – литературный критик, интеллектуальный, умный, с парадоксальными взглядами на литературу и на жизнь вообще. И очень шутливый, озорной. Его литературный псевдоним – Сергей Фаустов, и к этому имени я привыкла больше, чем к настоящему. В своей книге «Харизма вологодской литературы» он написал статью обо мне: «Диагноз – графомания».
Я была (да и остаюсь) стихийным существом. Когда я перебила всю посуду, муж принес с работы печатную машинку и сказал: «Пора направить твою атомную энергию на мирные цели». Первый рассказ («Ира, Гера, Шура») я написала в 85-м году, а напечатали его в «Красном Севере» только спустя четыре года – и то писатель Юрий Леднев помог, потому что литераторов без имени печатали только по рекомендации. Когда я написала первый рассказ, муж посмотрел и сказал, что, несмотря на все минусы, в произведении есть атмосфера и герои. Фаустов стал моим первым критиком и советчиком, говорил без прикрас обо всех недостатках. Когда я научилась писать рассказы, он заметил: «Прекрати писать сюжетные вещи, начни писать бессюжетную прозу – чтобы быть новой. Иначе то, чему ты научилась, превратится в ремесленничество». Или мог дать такую задачу: «Напиши тот же рассказ – но без единого глагола». Я возмущалась: «Как? Это одна из главных частей речи в языке!» – А он: «У тебя слишком много динамики. Напиши теперь созерцательно»… В литературном объединении «Ступени», основанном Юрием Ледневым и Михаилом Сопиным, Фаустов учил нас резонировать на чужое творчество. «Ндра» или «не ндра…» здесь не годилось. Писателю – любому! – важно услышать отзыв на свое произведение. У меня есть книга «Горящая рукопись» – она как раз о том, что «рукописи горят». Горят, когда их не читают, когда они бесследно исчезают во тьме писательских архивов.
Цель нашего литературного клуба – научить писателей глубоко понимать книгу, замысел, инструментарий, выразительные средства, читать, рассуждать, иметь свою точку зрения.
Из «Ступеней» выросло нынешнее вологодское отделение Союза российских писателей, которому уже 10 лет. Я стала его первым членом в 1996 году и его же первым председателем – в 1998-м. Конечно, из-за банального отсутствия средств, многие авторы – «звезды самиздата». Но наши писатели участвуют в престижнейших конкурсах и фестивалях! Первой «засветилась» в столице Ната Сучкова. Антон Черный – в Илья-Премии, теперь сам фестивали проводит. В этом году Мария Маркова, молодая поэтесса из Кадуя, стала дипломантом Волошинского фестиваля…
Конечно, ЛитО и «союзные» дела отнимают столько времени! Мне даже в шутку сказали, что если бы не вся эта общественная работа, то я номинировалась бы на Букера еще лет 10 назад.
Кстати, о Букере: расскажите о «Графоманке», которая в этом году вошла в короткий список Букеровской премии. Насколько автобиографичен этот роман?
Конечно, моменты автобиографии есть. Первый вариант «Графоманки» я написала еще в 96-м году – он был ужасно мрачным. Трагизм ненужности (главную героиню с ее стремлением к творчеству не поняли, не приняли, она оказалась лишней на этом празднике жизни) – вот что стало толчком для создания этого романа. Но роман изменялся вместе со мной. Проблемы, поднятые в первом варианте произведения, остались прежними – изменилась тональность. Ну, не поняли, ну, не приняли… Все равно нужно писать, творить, жить… В главной героине, безусловно, есть часть меня. В какой-то степени Ларичева является для меня идеалом: она более тонкое существо, чем я. Она «светлее», она молится Богу, она умеет прощать – я не умею. Мне хотелось написать женщину, которая лучше меня.
Но Ларичева – слабое, хрупкое существо – она сломалась. Меня труднее остановить. Это еще и потому, что рядом со мной много хороших людей, которые не дали пропасть дару: прониклись, не прошли мимо, как случилось с Ларичевой.
«Графоманку», кстати, я до сих пор доделываю, что-то меняю в ней. В этом мне помогает редактор, член нашего Союза Анастасия Астафьева – дочь Виктора Астафьева.
Даже после объявления длинного списка Букера «Графоманку» в библиотеке не достать…
Да, я звонила, сказали: вся на руках. Сейчас собираюсь переиздать этот роман – будут еще книги.
Честно говоря, я почти не надеялась, что попаду в короткий список Букера: там столько звучных имен… А тут какая-то провинциалка с дебютной книгой… Андрей Немзер, критик, не так давно приезжавший в Вологду, назвал меня «темной лошадкой». А почему я «темная»? Просто – неизвестная...
Если бы Вы все-таки стали лауреатом премии «Русский Букер» – на что бы ее потратили?
Переиздала книги – чтобы не стыдно было за самиздат. Вообще, у меня много творческих планов. Кроме «Графоманки» я выпустила роман «Ор», сейчас у меня душа болит уже за судьбу этого произведения. Начато еще две больших вещи…
А вообще, хочу заметить: «Русский Букер» – это не деньги, «Русский Букер» – это философия. В нынешнем коротком букеровском списке не было звездных имен. А может, это к лучшему? Пришла пора открывать новые звезды.
Елена Легчанова
