Даниил Крамер: У любого искусства есть единственная задача – создать
такой образ, который тронет ваши души
18 сентября 2010 года в зале Вологодской областной государственной филармонии им. В. А. Гаврилина состоялось открытие нового концертного сезона. Главная интрига открытия сезона содержалась в его программе: вместе с Камерным оркестром в эти дни играл заслуженный артист России, лауреат Европейской премии имени Г. Малера Даниил Крамер. Он предстал перед слушателями не только в своем любимом амплуа – джазового пианиста, но и как великолепный интерпретатор классического камерного репертуара.
Вместе с оркестром Даниил Крамер исполнял фантазию МEMORI, посвященную Дж. Гершвину, современного композитора А. Розенблата и Концерт для фортепиано с оркестром № 22 ми-бемоль мажор, убедительно демонстрируя многогранность своего таланта. По завершении концерта Даниил Крамер ответил на вопросы журналистов.
В одном из интервью вы упоминаете о том, что оставляете публику «голодной». Сегодня вы были верны своему правилу?
Всегда. Я даже не часто играю на бис. Каким-то седьмым чувством музыкант должен чувствовать ту грань, когда ещё пару нот он сыграет – и публика им насытится. Не дай Бог! Некоторые музыканты этого не боятся, играют по шесть бисов – публика автоматически хлопает, автоматически кричит «Браво!». Но каждый при этом точно внутри себя знает, кричат ему искренне или нет.
Сегодня вы сыграли на бис. То есть вы почувствовали искренность вологодской публики?
Я бы не стал играть на бис, если бы не почувствовал этого. Я хотел после этой сумасшедшей финальной части Моцарта отпустить мою публику с лирическим настроением, под осень.
Даниил Борисович, вы непрерывно путешествуете по стране, по миру. Когда смотришь на ваши выступления, то создается ощущение, что вы живете на сцене. Имеет ли для вас значение, какой концерт вы играете, какая публика слушает вас?
Значение, конечно, есть. Любой музыкант любит, чтобы было хорошее звучание, хороший рояль, чтобы в зале сидели слушатели, которые слушают, которые понимают. Но у меня опыт за плечами такой, что я могу сыграть полноценно уже в любом зале, на любом рояле, в любой ситуации, любым способом. У меня были такие концерты, о которых сейчас уже страшно вспомнить. Ещё в советские времена у меня были такие выступления, когда предоставлялись инструменты, из которых я вынимал клавиши во время выступления. И приходилось играть так, чтобы не попасть в дырку, потому что если в неё попасть на большой скорости пальцем, то он просто сломается.
Были случаи – речь о моем самом первом концерте – когда у рояля не было педали. Я окончил институт, первый раз получил концерт в Сельскохозяйственной академии в Москве, чему очень радовался. Я был приглашен сыграть рапсодию № 2 Листа, труднейшее музыкальное произведение. Когда я пришел, то у меня даже не было возможности разыграться – на тот момент в зале был симпозиум. Я вышел на сцену и начал играть. И как только я стал искать педаль внизу, то понял, что её там попросту нет. Сыграть вторую рапсодию без педали – это все равно, что прочитать большую речь без голосовых связок. В таких случаях у музыканта может быть два варианта – либо хлопнуть крышкой рояля и уйти, либо, стиснув зубы до хруста, играть до конца. Я отношусь ко второй категории.
Ещё один вопрос относительно вашей концертной деятельности. Вы бываете во многих городах России. Насколько уровень исполнителей в провинции отличается от уровня столичных музыкантов? Согласны ли вы с тем, что все успешные музыканты стремятся в Москву?
В процентном соотношении – 99 %. Но один процент замечательных музыкантов остается в провинции. Могу вам сказать, что это не исключительно российская ситуация – музыканты всей Франции бегут в Париж, в крайнем случае – в Лион. Когда-то мой американский друг сказал, что у него есть две самые большие проблемы в жизни: что он белый и что живет в Чикаго. Потому что он джазмен. «Почему Чикаго?» – спросите вы. Потому что не Нью-Йорк. Это ситуация всеобщая. И Эдинбург не Лондон, и Малага не Мадрид, и Неаполь не Рим. Постоянно в какой-либо стране или конгломерате стран появляются точки, в которых собираются интересные музыканты. Сначала все туда стремятся попасть. Когда становится ясно, что человек в определенной среде стал первым – значит, он чего-то стоит. И каждый решает для себя, чего он хочет: быть «первым парнем на деревне» или постараться быть первым там, где таких, как он, очень и очень много. И, собственно говоря, из каждой тысячи – 999 проигрывают эту гонку. Но иногда проигрывают не потому, что они хуже, а потому, что фортуна не улыбнулась… В судьбе любого музыканта иногда случай, фортуна играют решающую роль.
Простейший пример. Вы бы понятия не имели, кто такой Даниил Крамер, если бы в моей жизни не было 30 секунд, которые «совпали». Ещё в советские времена по распределению я должен был ехать в Пермскую область. Если бы я не подписал распределение и не работал хотя бы месяц, то меня посадили бы в тюрьму за тунеядство. Я в полной печали шел по институту Гнесиных, мне навстречу шел заведующий кафедрой джазового отделения, который меня остановил и спросил, почему на мне «нет лица». Я ответил, и тогда он сказал, что ему как раз нужен концертмейстер и педагог в училище. За эти 30 секунд изменилась вся моя судьба. Если бы я прошел на десять секунд раньше или позже, то мы бы с ним разминулись – и вы могли бы меня уже никогда не узнать.
Я знаю массу людей, которые не менее талантливы, чем я, и имеют не меньший опыт. Иногда я ценю их больше, чем самого себя. Но они не имеют продюсера. Несчастный Бах был забыт на 150 лет. Если бы не любопытство Мендельсона, если бы он не заставил сторожа открыть подвальную дверь библиотеки, где он раскопал запыленные разорванные партитуры Баха – мы бы не знали, кто такой Бах.
Как Оскар Петерсон стал Оскаром Петерсоном? Фортуна! Если бы Норман Гранс, знаменитый продюсер того времени, не приехал бы в Монреаль, не сел бы в такси, если бы таксист не любил джаз и не включил бы в этот момент радио, если бы в этот день местное радио в кои-то веки не решило транслировать концерт пианиста из джаз-клуба… Но Норман Гранс прилетел из Нью-Йорка в Монреаль, сел в такси, и таксист, по счастливому стечению обстоятельств, знал имя пианиста, знал местонахождение клуба, где он играет. По просьбе Нормана Гранса он привез его туда, и уже на следующий день Оскар Петерсон летел с продюсером в Нью-Йорк и выступал в Карнеги Холл в свои 24 года.
Вы постоянно гастролируете. А есть ли место, куда вы всегда стремитесь?
У меня есть мой дом, где я бываю очень редко. С одной стороны, я жуткий домосед – в те редкие дни, когда я дома, меня невозможно вытащить на «тусовку». С другой стороны, когда я полторы недели дома – меня начинают спрашивать: «Ты не болен? Ты не умер?». В октябре – ноябре я буду дома совсем немного дней.
Вы можете сказать, что музыка для вас – это все?
Когда человек говорит, что музыка для него – все, это будет сознательная или бессознательная ложь. Для меня музыка – это все, но есть много вещей, про которые я могу сказать, что это для меня все, без которых я не хочу жить. Я не хочу жить без своей дочки, без своей семьи, без своего компьютера, я не хочу жить без моих редких прогулок на природе, без путешествий. Не так давно я побывал на Корсике. Эти десять дней там были одними из лучших в моей жизни. Потому что такой природы, моря, гор, еды, людей – я не встречал… Это надо было увидеть. Я вернулся упоенным… Ведь музыкант играет не ноты. Он играет не руками, не ногами. Самый главный вопрос для музыканта – а есть ли тебе, что сказать? У любого искусства есть единственная задача (чем я занимаюсь уже 46 с половиной лет) – создать такой образ, который тронет ваши души. И музыка в этом отношении – самое сильное из искусств.
Наталья Кожевникова
.JPG "Даниил Крамер и Винсент Хэрринг зарядили Вологодчину энергией джаза")
