Виктор Харжавин: «Актер – это не профессия, а образ жизни»

Светлана Гришина

За 14 лет он сыграл на сцене Вологодского театра для детей и молодежи более чем в 60 спектаклях и недавно отметил своеобразный «юбилей» – роль Дубровского в одноименном спектакле, показанном на фестивале «Голоса истории» нынешним летом, стала для него восьмидесятой по счету. В интервью журналу «Сфера» Виктор Харжавин рассуждает о театральном эксперименте, об оправдании персонажа и о том, почему для артиста важно уметь наблюдать.

Виктор, что для вас главное в профессии артиста? Когда вы это осознали – в момент выбора, сыграв свои первые главные роли или буквально «вчера»?

Самое главное в моем осознании актерской профессии – то, что это не профессия, а образ жизни. Что бы я ни делал, всё так или иначе оказывается связано с моей работой. Гуляем ли в городе, поехали отдыхать, пошли обедать – всегда и везде наблюдаешь за жизнью, за людьми, ищешь яркие штрихи, детали, черточки – всё, что потом может помочь в работе над той или иной ролью. Вообще можно сказать, что наблюдение – в том числе над самим собой – основа нашей профессии.

Видя вас на сцене в разных спектаклях и прочтя список сыгранных вами ролей, нельзя не поразиться разнообразию характеров и жанров, в которых вам довелось работать. Как вы находите себя в каждой конкретной роли?

В выборе ролей почти всё зависит от режиссера. И я очень признателен Борису Александровичу Гранатову за то, что он не боится экспериментировать с артистами: каждому дает роли абсолютно разные – и в плане возраста, и в плане характера. Я по специальности артист театра кукол, и когда работал первый год после института (Екатеринбургский государственный театральный институт – прим. авт.), был такой случай. Новый режиссер вызывает меня в кабинет и спрашивает: а какое у вас амплуа? Я, честно говоря, растерялся – больших ролей не было, ничего значительного еще не сыграл... Но вопрос этот на всю жизнь запомнил, и теперь, мне кажется, знаю ответ: мое амплуа – артист, я могу и то, и другое пробовать, и третье. Мне интересно играть всё, и чем больше разнообразия, тем лучше.

С чего начинается ваша работа над ролью?

Сначала всегда пытаешься найти в себе что-то схожее с персонажем, которого предстоит играть. Ищешь, даже если кажется, что общего нет и быть не может. Стараешься понять человека, мотивы его поступков. Отслеживаешь череду событий, которые сформировали этот характер, ставишь себя на его место – как бы я поступил в такой ситуации, так же или всё-таки иначе? Ищешь ответ на вопрос, почему он делает то, что делает, именно так, а не по-другому – становишься немного адвокатом своего героя, пытаешься его оправдывать. Конечно же, углубляешься в материал: если это, например, Гоголь, то читаешь и его, и о нем, и об эпохе. И самое важное – понять и принять замысел режиссера. Всё это в тебе переплавляется – и в итоге получается то, что потом видит зритель.

Ваши отдельные работы удостоены наград – роль Плужникова в спектакле «В списках не значился» принесла вам звание лауреата государственной премии Вологодской области, а роль Ламме в «Страстях по Тилю» – победу в конкурсной премии им. Семёнова «За лучшую мужскую роль второго плана». Что значит для вас эта профессиональная оценка?

Конечно, когда тебя отмечают, это приятно, но артисту все роли одинаково дороги. И всегда интересно, как оценивают твою работу – любую! – и зрители, и профессионалы. Некоторые роли так и проходят без обсуждения со стороны – и их бывает жаль.

Плужников – очень дорогой для меня персонаж. Прежде всего, потому, что это первая моя большая работа на драматической сцене, с нее началось мое становление как драматического артиста. Специфика у меня была кукольная, и многому пришлось учиться «на ходу» – ходить по сцене, слышать партнера, взаимодействовать с ним напрямую, без «посредничества» куклы. После этой работы я почувствовал себя готовым к любым другим ролям, а именно на ролях артист растет.

Что вам как артисту ближе – современная драматургия или классика?

С классикой работать проще – не играть, а именно работать над ролью – там очень хорошо продуман событийный ряд, понятны мотивы поступков персонажей. И актер легко находит нужные ему «петельки-крючочки», чтобы создать на сцене убедительный образ-характер. В современной драматургии с этим сложнее – и режиссеру, и артисту многое приходится додумывать за автора. Некоторые пьесы больше похожи на черновики, чем на законченное произведение. В этом есть, конечно, свои плюсы – ты свободен в трактовке своего героя, можешь фантазировать. Минус в том, что иногда не хватает чего-то очень важного – психологической мотивировки поступков, детальной обрисовки характера.

На «Голосах истории» в этом году театр представил не просто интересную, а взрывную трактовку классического текста – романа Пушкина «Дубровский». Сыграв главную роль в этой постановке, вы как-то изменили свое мнение о возможностях театральной интерпретации классики?

Да, пожалуй, изменил… Не знаю, хорошо ли это, плохо ли – я не вижу спектакля со стороны, а находясь внутри, сложно судить, что у нас получилось. Но экспериментировать – это интересно. Сейчас вообще многие режиссеры экспериментируют с классикой, и бывают эксперименты очень удачные – появляются необычные, абсолютно неклассические постановки. Поэтому для всех нас и для меня лично это была очень увлекательная работа. Читая пьесу Тростянецкого, которая сделана по материалам студенческих этюдных постановок, нельзя было не вспомнить свои студенческие годы – и мы, можно сказать, на время репетиций стали студентами, много придумывали и импровизировали. Это ощущение очень дорого. А что получилось – это пусть решают критики и зрители.

Премьера «Дубровского» прошла, по фестивальной традиции, под открытым небом – на сцене у Пятницкой башни Вологодского кремля. В театре этот спектакль, наверное, зазвучит по-другому. Всё-таки кремль – это огромное пространство, небо, древние стены – «переиграть» их очень сложно. А у нас получилась почти камерная история, и мне кажется, что в камерном пространстве, при черных кулисах она заиграет новыми красками. Внимание зрителя будет сосредоточено на парных сценах, на актерской игре.

Фестиваль – это возможность не только поучаствовать, но и посмотреть спектакли других театров. Что дает артисту зрительский опыт? Что из увиденного недавно вас особенно впечатлило?

Сейчас я много смотрю спектакли Юрия Бутусова, режиссера тетра имени Ленсовета, – увы, только видеозаписи в интернете. На нынешних «Голосах истории» мне очень понравились спектакль БДТ «Крещенные крестами» и спектакль Санкт-Петербургского ТЮЗа «Плыл кораблик белопарусный». Последний я посмотрел на одном дыхании – поразила легкость и свобода актерского существования, было ощущение, что артисты импровизируют на сцене.

Зрительского опыта, конечно, не хватает: актеру очень сложно выбраться куда-то в сезон, а когда он заканчивается в твоем театре – заканчивается и в других. Не поверите, но даже в наш вологодский драмтеатр на премьеры этого года не мог сходить! Спектакли совпадают либо с репетициями, либо с твоими спектаклями. Поэтому для нас очень дорога возможность посмотреть фестивальные постановки.

Отличается ли восприятие спектаклей взрослой и детской публикой?

Разницы в восприятии, мне кажется, нет: и взрослые, и дети – все приходят в театр за сказкой и одинаково готовы верить той истории, которую им покажут. А вот захватит ли, тронет ли их эта история – это уже забота театра. Если зрителю становится скучно, то этого нельзя не заметить, хотя скучают дети и взрослые по-разному: первые начинают возиться и шуметь, а вторые засыпают.

Чем ценны для артиста роли в детских спектаклях?

Как говорят многие признанные мастера, артист становится артистом именно на детских спектаклях. Играя в детской сказке, не боишься сделать что-то «слишком»: образы здесь всегда более яркие, более рельефные, что ли – можно свободнее импровизировать, по-актерски «плюсануть», поиграть со зрителями, по-хорошему подурачиться – и всё это не будет «чересчур». Сказка на то и сказка, чтобы в ней было место необычному.

Ваши дети видят вас на сцене? Что им больше всего нравится?

Видят, постоянно! У средней дочки первым театральным впечатлением стал «Стойкий оловянный солдатик» – впечатление, надо сказать, оказалось очень сильным. Я играю там Солдатика, в финале тролль забрасывает меня в камин – и вдруг я слышу из зала: «Папа! Папа!» Прибежала ко мне за кулисы, плачет – испугалась… Утешал, успокаивал, объяснял, что это не по-настоящему, что папа только играет в эту историю… Зато теперь это любимый ее спектакль. А вообще они у меня смотрят всё, бывает, берем их на репетиции взрослых постановок, когда не с кем оставить дома вечером. Однажды Алиса (ей было чуть больше двух) смотрела репетицию «Вишневого сада». Казалось бы, большое сложное произведение, ребенок должен заскучать – ничего подобного, смотрела, не отрываясь, все два часа! После спектакля, как обычно, долго слушаем замечания Бориса Александровича. А она выходит ко мне и спрашивает: «Папа, а вот этот дядя, который много говорил, – он хочет вам помочь?» Да, говорю, это режиссер, такая у него работа – хочет помочь.

Психологи говорят, что людям творческих профессий не грозит «эмоциональное выгорание», несмотря на то, что работа требует огромных затрат душевных сил. Что поддерживает творческого человека в работе и в жизни?

Наверное, именно любимая профессия и поддерживает – каждая новая роль дает новые силы. Я, по сути, живу только работой и даже этапы своей жизни всегда определяю ролями. Бывают, конечно, и пресловутые муки творчества, и сомнения в себе, и бессонницы, и периоды, когда ни о чем, кроме роли, думать не можешь. У меня семья, трое маленьких детей – но на финальном этапе подготовки спектакля меня дома никто не трогает, не спрашивает ни о чем – просто оставляют наедине с собой. И я семье за это очень благодарен.