«И я творю из ничего свои моря, пустыни, горы...»: к 80-летию со дня рождения Георгия Попова

Юлия Шутова

«Чтобы стать художником, я вернулся в деревню, всегда помня известное восклицание Ренуара, вызванное желанием одного молодого художника ехать работать в Италию: “Разве у него нет родины!”», – писал Георгий Попов, воспевший тотемскую «щедрую землю». О творчестве признанного мастера, его страсти к литературе и краеведению, а также о музее художника в деревне Слобода побеседовали с искусствоведом, постоянным куратором выставок Георгия Попова Ириной Балашовой, тотемским краеведом Александром Кузнецовым и сыном художника Сергеем Поповым.

***

«Были в школе одноклассники, которые рисовали гораздо лучше меня», – рассказывал Георгий Попов. К живописи он пришел достаточно поздно и, можно сказать, буквально: рабочий Невского химического комбината в 1964-м году посетил Эрмитаж, где была открыта большая экспозиция американского пейзажиста Рокуэлла Кента. «Это словно прострелило его сознание! – говорит Ирина Балашова. – До этого он вообще-то больше увлекался поэзией». Впечатления от картин были настолько сильными, что в зале Огюста Родена, среди его скульптур, Жорж Попов пообещал самому себе: стану художником!

«Он с Рокуэллом Кентом мысленно прожил в друзьях всю жизнь. Он его вдохновлял – такой путешественник и борец, чья судьба была схожа с его любимым Джеком Лондоном. Одну из поздних картин посвятил Кенту. А вообще он с ними был на короткой ноге – с писателями, художниками чувствовал себя абсолютно на равных. Такое могут себе позволить только натуры гениальные», – считает Ирина Борисовна. На вопрос о круге общения Попова отвечает: совсем узкий, если речь идет о реальных людях, но огромный, если говорим о поэтах и прозаиках. Сын художника Сергей вспоминает, что в библиотеке отца было около пяти тысяч книг. Александр Кузнецов рассказывает о городской «традиции» художника: «Георгий Иванович собирал библиотеку всю жизнь, а в советские времена это было непросто. В Вологде у него была привычка раз в неделю пройтись по книжным магазинам. Он всегда приобретал литературу, собирал альбомы с репродукциями художников. Прессу тоже читал активно – в конце 1980-х стало выходить много газет, и Георгий Иванович их покупал. В его квартире в углу стояла пачка этих газет метра полтора высотой».

Георгий Попов с 1983 года жил в Вологде, но город, и это признают все, интересовал его мало. «Город шумен, порочен и грязен…» – так начинается одно из его стихотворений. «Он обожал свою тотемскую землю, деревенские просторы». И любовь эта зародилась еще в самом детстве, когда маленький Жоржик только учился делать первые шаги в родном селе Красном. Многие думают, что Жорж Попов – это псевдоним, использование имени на французский манер. На самом деле родители в северной глубинке почему-то решили назвать сына именно так, а вот Георгием его сделали… учителя. «Окончил он Погореловскую среднюю школу – позже и я там учился – и в аттестате его записали как Георгий Попов, с этого момента началась история двойного имени, – вспоминает Александр Кузнецов. – Он и картины подписывал то Жорж, то Георгий. И публикации тоже… Я ему говорил потом: надо было вам остановиться на «Жорж Попов», потому что это очень необычное сочетание. Художники порой ищут себе псевдоним, а тут и искать не надо было. А он спокойно к этому относился – по сути, ему было всё равно».

Всё его творчество – радостное, оптимистичное, яркое – родом из тотемского детства, хотя его не назовешь счастливым: отец оставил семью рано, мать в 1949-м арестовали, и год мальчик провел в детдоме. «Он был довольно сложным, резким человеком, и в то же время всегда в нем чувствовалась какая-то незащищенность, связанная с тяжелыми детскими годами. Это был ребенок необласканный, рос он одиноко. И вся любовь, вся доброта, что в нем была, ушла в картины. Он не был похож на свои произведения», – говорит Ирина Балашова. Именно на тотемской земле, в Фоминском, где жила его мать, он нарисовал, наверное, самую знаменитую свою работу – «Щедрая земля» (1976) и выразил свое представление о счастье на родной земле, спел гимн северной природе, щедрой для тех, кто трудится на ней не покладая рук.

Той идеальной деревни, что писал Попов, не существовало, но мог ли признать это настоящий мечтатель и творец? Он утвердил на карте свою страну Поповию (именно так называется одна из его картин) и не желал покидать эту безмятежную, наполненную тихой радостью крестьянского труда и яркими красками даров природы землю. И эти сюжеты – историю той деревни, которой в принципе не было – узнавали жители не только Вологодчины, но и других регионов. «Он ведь и не старался приблизить свою живопись к реалиям. Но помню хорошо, что люди, которые даже не были в Тотемском районе, в наших деревнях, узнавали на его картинах свою малую родину, – рассказывает Александр Кузнецов. – После выставок часто писали в отзывах: да, хорошо это помню – хотя порой и область нашу не видели. То есть ему удавалось найти образы, которые искусствоведы назвали бы архетипами. И когда Георгий Иванович писал, то всегда думал о зрителе, прикидывал, как люди отзовутся о картинах. Он с интересом читал книги отзывов после выставок, это было для него очень важно».

Начинал Попов с натюрмортов – помните Ленинград? Жил он тогда в общежитии, купил набор художника и писал, что было перед глазами: «банка консервов, бутылка вина, стакан с водой, апельсин, мандарин – всё, что на столе лежало». А вот тот самый поповский стиль начал формироваться ближе к 1970-м, в этом плане показательно полотно «Дары осени». Возникают те самые сказочные «скатерти-самобранки», на которых волшебным образом собраны в деревенские туеса и крынки с угощениями из разных времен года. «Картины Георгия Ивановича с наслаждением рассматриваешь вблизи и на расстоянии. Они как прекрасный узор, созданный терпеливыми руками, где каждый мазок подобен стежку вышивки», – напоминает Ирина Балашова, сравнивая художника с золотошвейкой. Каждая ягодка прорисована отдельно, и на ней еще блик и углубление! «Попробуйте представить, сколько точечных мазков ему нужно было сделать, а работал он очень тонкими кистями. И вот в этом дотошном, доскональном творчестве невероятная красота, поэзия и гармония!» Вторым по популярности жанром Попова была бытовая картина, и здесь особенно выделяются сюжеты деревенских праздников и сельскохозяйственных работ.

«Ежедневно, подходя к холсту, я вспоминаю, мысленно заменяя «твои» на «свои», строки Владислава Ходасевича: «И я творю из ничего свои моря, пустыни, горы...» Свой мир. И в нем, созданном мною по законам гармонии и красоты, живу несколько часов. И в нем мне живется гораздо лучше, нежели в мире реальном...» – писал художник. Он действительно работал ежедневно, редко покидая городскую мастерскую или дом в деревне Слобода, где проводил каждое лето. Конечно, оставлял себя на картинах. «Ну, например, многие сюжеты связаны с рыбалкой – Георгий Иванович это дело любил, и я с ним в Слободе, бывало, рыбачил. Так вот, это он там изображен – одинокий рыбак на реке», – рассказывает Александр Кузнецов. В одном из дневников художник описывал ночную рыбалку – он увидел на темном небе два следа от самолетов, один из которых, как спица, пересекал луну. Этот момент позже лег в основу полотна «Одиночество на планете Земля». «Есть у него на картинах молодой человек в красной рубахе – сюжетов десять таких, даже больше, если присмотреться. Нельзя сказать, что это автопортрет, но вот так он видел себя в собственной живописи. «Пахарь» – это не он, конечно. Но это тоже обобщенный образ художника, который пашет ниву искусства – вот в чем суть была этой картины. И, конечно, это гимн труду простого человека – у всех на этой картине нимбы над головой. Кто работает на земле – святые люди, так он считал. А сам при этом был атеистом».

В Вологде Попов трижды пересекался с Рубцовым – встречи были случайные, но родство между ними было ощутимо: раннее детство на берегах Толшмы, военные голодные первые годы жизни, детдом... Не только судьбы, но и укоренившаяся любовь к малой родине сближала их. «Отец описывал встречи с Рубцовым в очерках. Говорил, тому понравились его стихи», – вспоминает сын художника. В 2000-е годы Попов стал писать «рубцовский» цикл картин: «Сборщик брусники, поэт Н. Рубцов» (2005), «Сборщик брусники» (2008), «И буду жить в своем народе» (2006). «На экскурсиях возле «Сборщика брусники», где поэт лежит в ягодах в лесу, у меня частенько спрашивали: неужели так бывает? Я говорю: значит, вы не были в нашем лесу! Когда лето сухое, то мох мягкий. И вот человек собирал ягоды и устал – он упал и отдыхает словно на перине. Городские не верят, но Попов-то все леса свои исходил от и до – знал это прекрасно», – рассказывает Ирина Балашова.

Любовь к малой родине отразилась не только в живописи – вместе с Александром Кузнецовым Георгий Попов был автором краеведческого альманаха «Сухона». «Я видел его еще мальчишкой – с 70-го по 80-й учился в школе в Фоминском, где жила мать Георгия Ивановича. Частенько видел его летом – мы, пацаны, в речке купались, а он писал этюды. Конечно, тогда никакого общения быть не могло – я школьник, а он в 70-е уже становился известным, выставки пошли – сначала в Тотьме, в 73-м уже в областной картинной галерее», – вспоминает Александр Кузнецов. В студенческие годы в Вологде он вел в «Вологодском комсомольце» ежемесячную страницу «60-я параллель» и однажды опубликовал там материал о селе Красном. Георгий Попов написал автору письмо: «Он сразу же предложил что-то вместе делать, стали встречаться, обсуждать возможные проекты. Споров у нас почти не было – в большинстве вопросов взгляды совпадали».

В какой-то момент появилась идея издавать краеведческий сборник и делать это, как раньше до революции, на паях, когда авторы складывались, выпускали издание, продавали, и если деньги возвращались, то вкладывались в следующий номер. «С 2013 года мы выпустили шесть альманахов «Сухона» – сначала хотели писать только вдвоем, и в первых двух сборниках так и было. Георгий Иванович писал очерки в основном биографического характера, интересные истории-воспоминания, я занимался краеведческими материалами, перепечатывали статьи из дореволюционных газет о Тотемском уезде с комментариями, что изменилось. Уже потом к нам подключились другие авторы». Сейчас готов к выпуску седьмой альманах, где будут опубликованы ранние стихи Георгия Попова. «Он же писал практически с детства, публиковаться начал еще в 60-е в районной газете «Ленинское знамя», в одно время с Рубцовым. Темы разные – есть и совершенно бытовые – про картошку, например», – улыбается Александр Васильевич. Стихи Георгий Попов писал часто – своим мелким бисерным остроугольным почерком. Сын говорит: иногда спустя годы сам не мог разобрать, что написано. С 1990-х на обороте его картин часто можно было встретить обширные подписи и поэтические строки.

Не особенно общительный Георгий Попов проводил лето на своем «необитаемом острове» – так в шутку его сын говорит о деревне Слобода. С конца 70-х Поповы ездили туда летом. Жена Георгия Ивановича Галина была учительницей, поэтому отпуск был большой. А сам дом сначала принадлежал ее матери. «Я здесь уже пятое поколение», – рассказывает Сергей. С будущей женой Георгий Попов познакомился в Фоминском – вместе они прожили 52 года. В начале сентября стараниями Сергея Попова в доме открылся народный музей, где можно увидеть мастерскую его отца – в том виде, в котором она и была при его жизни. «Дом большой, двухэтажный, и часть жилого помещения на втором этаже была занята под мастерскую. Именно здесь то, что принято называть «музей». А вообще весь дом – это музей, и музеем является все окружающее пространство: реки Сухона и Толшма, леса, луга. Музей – это место, где обитают музы, которые вдохновляют. Для отца это была малая родина». Посещение дома художника и Слободы входит в один из туристических маршрутов, разработанный Тотемским музейным объединением и АНО «Бирюзовый дом».

После смерти Георгия Попова осталась еще одна большая и глубоко личная часть его наследия – дневники. «Он вел их постоянно с 1960-х. Каждый день – от бытовых записей до философских размышлений, рассуждений об искусстве. Разумеется, есть очень личные вещи, и показать их мы не готовы. Даже чтобы напечатать выдержки, отразить какую-то одну тему, нужно всё прочитать», – рассказывает Сергей Попов. К наследию отца относится серьезно, потому что прекрасно помнит, как важна была живопись для Георгия Попова: «Он был абсолютно своенравным человеком, если в голову что-то вбил, то с пути не свернешь. Не принимал никаких ограничений – шел к живописи вопреки всему и через всё, и это было главное».

Идеальная вселенная Георгия Попова при всей ее сказочности не кажется далекой и недосягаемой. Среди его картин уютно и тепло, его герои оптимистичны, и эту радость жизни они черпают в самых обыкновенных деревенских хлопотах. И зрителю хочется хотя бы ненадолго спрятаться в одном из этих деревянных домиков, аккуратно занесенных снегом. «Я устроился разнорабочим в совхоз «Погореловский», всю зиму ездил с мужиками за сеном на дальние лесные покосы. Тогда-то и насмотрелся той сказочной красоты, когда под нежно-голубыми небесами искрятся, горят на солнце первозданной чистоты снега, а заснеженные леса застыли в неописуемой тишине зимней кружевной сказкой», – однажды описал Попов историю создания картины «За сеном». Увидеть поэзию в обыденном дано не каждому.

Трогательность работ этого удивительного самоучки вызывает глубокие эмоции. Не только у обычного зрителя, но и у искушенного. «Мне бесконечно нравилось его творчество, – говорит Ирина Балашова. – В вологодской квартире у него была крошечная комнатка под мастерскую, и вот он показывает свои картины, и у меня прямо слеза на глаза наворачивается: какое счастье видеть эту красоту! Я всегда ценила его умение отразить гармонию бытия – ту, которую Василий Иванович Белов в «Ладе» показал, – некий образ идеального крестьянского мира».