«Про мою жизнь с Василием Иванычем очень точно сказала Злата Константиновна Яшина: будет трудно, но интересно»
2019 Осень
Летом в Музее-квартире В. И. Белова в Вологде прошла творческая встреча с супругой Василия Ивановича Ольгой Сергеевной Беловой. В последние годы Ольга Сергеевна не так часто приезжает в Вологду, хотя на Всероссийских Беловских чтениях всегда присутствует в качестве почетного гостя. Она редко рассказывает о себе, предпочитая говорить о Василии Ивановиче, и потому нам показалось интересным опубликовать то, о чем она поведала на встрече в музее: о себе и своей семье, о знакомстве с Василием Ивановичем, о трудной, но интересной семейной жизни с выдающимся писателем.
Итак, слово Ольге Беловой.
Я родилась в учительской семье – моя мама литератор. Она училась в гимназии в Петербурге, хорошо помнила революционные события. Рассказывала, как в 1906-м году няня вывела ее на прогулку, и она увидела окровавленного полицейского – страшная картина тех дней запечатлелась в ее памяти на всю жизнь. Мой дед был обеспеченным человеком – держал магазин мужской одежды возле Невского проспекта, был компаньоном компании «Зингер». Когда началась революция, дед спешно уехал в Грязовец – именно оттуда его корни. После переезда он заболел тифом и умер, бабушка осталась с четырьмя детьми на руках. Все они, кстати, впоследствии стали педагогами.
Мама всегда скрывала, что была из зажиточной семьи – надела красную косынку, гимнастерку, на ремне кобура (пустая – для устрашения что ли?..). Вступила в комсомол и быстро продвигалась по комсомольской линии, там же познакомилась с отцом – сыном кузнеца из деревни Куркино. Он окончил истфак, но историей не занимался, перешел на партийную работу. Оба искренне прониклись идеями социализма – когда вышел роман «Как закалялась сталь», вырывали друг у друга журнал, где его опубликовали.
Началась бурная комсомольская жизнь. Чем они занимались? В основном боролись с неграмотностью, устраивали субботники, концерты... Отец быстро продвигался по партийной линии: работал в Вологде, в Архангельске, был политруком в Белоруссии, потом снова в Архангельске. На него обратил внимание секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев. И это повлияло на дальнейшее будущее семьи – Косарева арестовали, приговорили к расстрелу. Начались аресты, и отец уехал в Шуйское. Устроились в школу: мать вела литературу, отец – историю и географию. Но побег не помог – в 38-м отца арестовали, отправили на строительство железной дороги, он чуть не погиб.
Мама осталась со мной. Она была прекрасным литератором, очень любила поэзию, с полной ответственностью могу сказать, что она была первоклассным учителем. Даже в военные годы мы ставили спектакли. Для «Каменного гостя» из наждачной бумаги делали статую командора, для «Свои люди сочтёмся» собирали костюмы по всему Шуйскому. Мама проверяла тетради и говорила: «Ты посмотри, Оля, как Ранцев хорошо о Базарове написал...» А второклассница Оля сидела в пальтишке на шкафу (внизу было холодно) и макала пером №86 в чернильницу – пока отец был в ГУЛАГе, дочка писала былину о Сталине…
После конфликта с директором мама ушла из школы, ее взяли инспектором ОБЛОНО, а потом ей сказали, что отец скоро должен вернуться, но его могут снова арестовать, и лучше снова переехать. Мама всё бросила и уехала в Погиблово – деревню в 16 км от Грязовца, работала там директором школы. Дивное место – там когда-то отдыхали питерские купцы, и здание школы, построенное до революции, было похоже на замок: расписные потолки, веранды с витражами, изразцовые печи, позолоченные ангелочки, и главное – большая библиотека. Я снова погрузилась в чтение. Окончила семилетку, потом мама отправила меня в школу №3 Вологды, чтобы я в деревне не одичала. Потом поехала жить в Грязовец – там были родственники, дом. Можно сказать, я грязовчанка – люблю этот город и восхищаюсь им.
В Грязовце я стала писать стихи. Плохие. Армию графоманов не пополнила и очень этим горжусь. Мне хотелось поступить в литературный институт, и все близкие и знакомые считали меня поэтессой, хотя я понимала: не дотяну. Но всё же отправила запрос в литинститут, мне ответили, что я должна представить публикации, а их у меня не было. Хотела в ленинградский институт, но мама сказала: «Нечего делать там! Детей репрессированных не берут». Это правда. Поступая в Вологде, я шла первая по списку, хорошо сдала экзамены, но когда вдруг какой-то чиновник спросил: «У вас был кто-то арестованный в семье?» – я заплакала, и кто-то из комиссии сказал: «Вы её, пожалуйста, оставьте».
Однажды, уже во время учебы, открыла газету «Сталинская молодёжь» и увидела стихи Василия Белова, прочитала и охнула: совершенно простые стихи, но какая внутренняя глубина, какая органика! И я решила познакомиться с ним – как поэт он уже был мне интересен. Тогда все встречались на танцах: танцевал и первый секретарь райкома партии, и простой работяга. И вот я спросила своего кавалера: «Ты знаешь Васю Белова?». Он говорит: «Знаю». – «Познакомь». Подвел ко мне Васю – невысокого парня – и отошел. Не считаю, что была красавицей, но успехом у мужского населения пользовалась. А Вася тогда на меня внимания не обратил, чем и зацепил очень здорово.
Потом у меня была школьная практика в Грязовце. Муж моей руководительницы Александр Липелис преподавал в вечерней школе, где учился Вася. Ведь он в Грязовце работал в редакции с образованием в семь классов, и главред взял его на свой страх и риск. Не прогадал – газета, когда Белов пришел, совершенно преобразилась: печатались и фельетоны, и стихи, и литературный кружок он организовал. Грязовец многое дал Белову – он сблизился с интеллигенцией. Редактор Неклюдов говорил, что ему нужно побыстрее окончить 10 классов и куда-нибудь поступать.
И вот я прихожу к Липелисам с конспектом, а там Василий Иваныч сидит. Стали разговаривать – мне было так интересно! Знакомство перешло в дружбу, дружба в любовь. Мне всегда нравился его оригинальный взгляд на всё. Допустим, изучали мы «На дне», и нам говорили, что Лука – отрицательный тип. А Белов твердил: «Положительный». Или рассказывали: «Базаров – положительный». «Нет, это разрушитель!» – говорил Белов мне.
Потом он сделал мне предложение. Честно говоря, сначала я не готова была к этому... Он отправился в Погиблово, познакомился с моими родителями, совершенно очаровал маму. Мама сказала: «Это глубокий человек. Если он сделал тебе предложение, ты должна принять». Действительно, человек глубокий, интересный, неожиданный... Мы поженились в 58-м году, он стал секретарем райкома комсомола. Никогда он не был таким оптимистичным, как в те годы. Работал, заканчивал 10-й класс. Первые стихи его были светлыми, оптимистичными... Я сказала: «Вася, только литинститут. Моя мечта не осуществилась, и ты должен её осуществить». Задумался – конкурс был 25 человек на место. Студент литинститута – тогда это было очень почетно. Подал документы, вместе с Липелисом отобрали стихи. Пришел вызов на экзамен, и он был страшно рад, но очень боялся иностранного языка. Тем не менее, поступил: оценили творческие способности.
Помню, вышла газета «Московский комсомолец», где поместили стихи Василия Ивановича. Он встретил в Москве Александра Яшина, который сказал ему: «Стихи хорошие, но из тебя выйдет настоящий прозаик». Яшин был прозорливым человеком, и Белов начал писать прозу. На втором курсе написал «Деревню Бердяйку», и благодаря этой повести, напечатанной в «Нашем современнике», его приняли в Союз писателей. Среди студентов литературного института членов Союза писателей было трое, и Василий Иванович стал героем. Публиковать произведения было трудно, тем не менее, он печатался в «Молодой гвардии» – там вышел очерк «Страшнее всего тишина». Его пригласили в Крым, куда он взял с собой и меня – увидели море, пообщались с чешскими, польскими писателями.
После окончания института ему предложили работу в «Литературной газете», но без квартиры. И в это же время Сергей Викулов решил укрепить писательскую организацию и пригласил Белова и Фокину в Вологду. Пообещал квартиру, а жилье для нас было очень важно, и мы решили, что поедем в Вологду. Правда, в итоге здесь пришлось сменить несколько квартир.
Дальше – «Привычное дело». Эта повесть сделала его очень известным. Посыпались письма – мешки писем, среди которых были, конечно, и отрицательные отзывы – в основном от партийных работников. «Кто такой Африканыч? Что за мужик, который ничего такого особенного и не сделал? За что его возвели в положительного героя?» Но большинство писем были, конечно, восторженными.
Печататься стало легче. И я вспомнила слова Златы Константиновны, жены Александра Яшина: «Учти: будет трудно, но очень интересно». Совершенно правильные слова. Еще она мне сказала: «Не вздумай печатать! Сейчас печатные машинки везде – бедные машинистки не имеют заработка». Да, я не Анна Сниткина. И я не печатала еще потому, что не могла оставить работу. Он мне говорил: «Бросай школу!» Но как бросить литературу?! Это невозможно! Я жила школой. Преподаватели литературы – счастливые люди. Ты возвышаешься сам и возвышаешь других. Если несколько раз перечитать «Войну и мир», «Отцы и дети» – станешь другим человеком. А какой у нас богатый язык! Я работала творчески – часы были на роман Горького «Мать», а я давала на уроках Блока и Есенина, потому что считала, что школьники должны знать этих великих поэтов.
В определенный момент я заинтересовалась творчеством Батюшкова – в Вологде его плохо знали даже учителя. Увлеклась так, что Василий Иванович потом сказал: «Знаешь, я уже стал ревновать тебя к Батюшкову». С докладом о Батюшкове меня пригласили на Всесоюзную конференцию в Калининград. Смотрю, и Василий Иванович билет купил: «Вместе поедем». Прочитал и похвалил мой доклад. А потом... сам о Батюшкове статью написал: «Поэзия его похожа на полумглу северной ночи, в поэзии этой красота и очарование...» Здесь я на него повлияла.
Он, конечно, очень любил Тимониху и переживал за русское крестьянство, потому что государство всегда к крестьянам относилось несправедливо. Работали много, получали мало, налоги большие – я сама всё это видела. Напротив нас жила доярка: в шесть утра вставала, а спать ложилась поздней ночью. Спрашиваю: «Вам, что, даже отпуска не дают?» – отвечает: «Некому работать, да и как я коровушек своих оставлю, я их так люблю...»
За ним я жила как за каменной стеной: и оберегал меня, и заботился, хотя и рычал, и ссоры были, естественно, как в любой семье – он был человек, горячий, экспрессивный, а я тихая, но упрямая. С нами в Вологде жила его мама. Так скажу, жить вместе с родителями, если они в силах, наверное, не стоит. Я с Анфисой Ивановной прожила 26 лет – он любил мать больше, чем меня. Жили мы, я считаю, достойно – скандалов не было, но напряженность порой присутствовала. В Тимониху я ездила не так часто. Анфиса Ивановна меня всегда восхищала тем, как хорошо умела рассказывать – речь была изумительная, очень образная. Смотрит в окно, видит – идет полный человек: «Ах, телепень-то какой идет!» Много рассказывала о трагичной жизни односельчан. Я считаю, что «Лад» Василия Иванович во многом написан под влиянием Анфисы Ивановны – он всё время ее расспрашивал.
Он никогда ни перед кем не пасовал. Считал, что русский мужик вынес очень многое – защитил не только свою страну, но и Европу. Ему обидно было, когда какой-нибудь городской интеллигент презрительно смотрел на деревенского труженика. Он считал, что человек труда ближе к богу. Когда какой-нибудь пижон говорил: «Эй, ты, деревня!» – он вспыхивал, и этому человеку доставалось. Он всегда боролся с гордыней рафинированного городского интеллигента. Мог зайти, допустим, в кабинет к Горбачеву и сказать: «Почему у вас двери плохо открываются?» Мне часто говорят москвичи: «Боже мой, как не хватает Москве Распутина и Белова…».
Сколько интересных людей я видела! Тот же Дмитрий Лихачёв. А писателей! Близким другом был Яшин – такой же независимый, резкий. С Фёдором Абрамовым дружили, хоть и спорили. Белов считал, что государство виновато, Абрамов говорил, что мужики тоже ничего не делают. Жарко спорили, но очень уважали друг друга. В последние годы хорошим другом был Валентин Распутин, исключительно порядочный человек. Когда я переехала в Москву, мне его не хватало – мы ходили в гости друг к другу, встречали вместе Новый год не один раз.
Говорят: «Белов не любил город, он деревенский». Неправда, любил, Москву называл теплым, энергичным городом. Но не хотел, чтобы столица принимала чуждые влияния – хотел, чтобы русский дух в Москве сохранился.
Что я испытываю, когда попадаю в эту квартиру? Ностальгию, конечно. Здесь мы прожили с Василием Ивановичем 25 лет, до самой его смерти. Я нисколько не жалею, что теперь наша квартира стала музеем, это позволит сохранить память о Василии Ивановиче. Здесь работают прекрасные сотрудники, которые серьезно занимаются изучением его творчества – я всегда с удовольствием прихожу в этот дом.
Редакция cultinfo и студент ВоГУ Никита Трушков (расшифровка)