Анор Тукаева: «Мы стремительно приближаемся к точке невозврата – именно с этим связан рост внимания к архитектурному наследию»
2019 ЗимаСветлана Гришина
«Как затопленный храм в середине реки, я держусь на краю…» Не знаю, какой храм имел в виду Борис Гребенщиков, сочиняя песню «Капитан Белый Снег», но это как будто о крохинской церкви – ее видели все, кто хоть раз добирался до Белозерска через переправу Крохинó или плыл на теплоходе по Шексне. Москвичка Анор Тукаева впервые побывала здесь 10 с лишним лет назад – это место было одним из пунктов маршрута ее путешествий. И оно не отпустило – захотелось не просто вернуться, а сделать всё, чтобы не дать ему исчезнуть. Именно эта судьба – исчезновение – ждала церковь Рождества Христова в деревне Крохино, уже исчезнувшей вместе с другими деревнями Белозерья в водах Волго-Балта. Жители покинули эти места в начале 1960-х: по решению властей веками заселенные земли подлежали затоплению во имя экономической целесообразности. Церковь не была разобрана – её решили использовать для устройства маяка в зоне затопления.
Около 40 лет храм действительно «держался на краю» – его стены, подточенные водой, стали рушиться лишь в конце 1990-х – начале 2000-х. В 2009 году Анор Тукаева собрала единомышленников, и они начали работу по сохранению церкви, начинавшей превращаться в руины. В 2010-м был создан Благотворительный фонд «Центр возрождения культурного наследия «Крохино». С 2011 по 2018 год в Крохино побывали порядка 50 волонтерских экспедиций. Волонтеры провели противоаварийные работы на здании, вручную построили волнозащитную дамбу, восстановили утраченную кладку в грозящих обрушением местах. За восемь сезонов в Крохино побывало более 500 человек (примечательно, что именно столько жителей населяли Крохино еще 100 лет назад). Профессионалами разработан проект дальнейшей консервации храма.
Эта деятельность у многих вызывала противоречивые чувства: и недоумение, и раздражение, и восхищение. Так или иначе, проект «Крохино» был замечен. В 2014 году его признали одним из лучших в конкурсе «Герои современности», организованном «РИА Новости». В 2015-м он стал победителем международного конкурса «I Sustain Beauty» («Я сохраняю красоту»), попал в число десяти лучших проектов премии «Сделано в России – 2015». Анор Тукаева – лауреат Международной общественной премии им. А.И. Комеча в сфере сохранения культурного наследия России за 2016 год, лауреат XII национальной премии «Культурное наследие» в номинации «Молодое поколение» в 2017 году. В 2018 году проект по сохранению храма в Крохино удостоен специального приза жюри премии Русского географического общества, и член жюри Никита Михалков предложил проекту помощь возглавляемого им Фонда социальной поддержки и содействия культурно-нравственному развитию общества «12».
Недавно Анор Тукаева представляла в Вологде и Белозерске документальный фильм «Незатопленные истории Белого озера», в основу которого легли собранные волонтерами воспоминания жителей затопленных деревень Крохино и Каргулино. Наша беседа – о трудностях реставрации без техники и денег, о том, ради чего на остров едут сотни волонтеров и о сегодняшнем всплеске интереса к сохранению архитектурного наследия.
Анор, расскажите о главном, что было сделано в Крохино за эти годы.
С 2009 года мы каждый год строили по периметру храмового острова волнозащитную дамбу. Поскольку это был исключительно ручной труд, мы делали только то, что можно делать руками. Дороги к острову нет, и чтобы доставить на место специальную технику, нужно задействовать водный транспорт, а это стоит денег, которых у нас тогда совсем не было. Всё, что у нас было – это обычная лодка, на ней мы возили и песок, и цемент, и тачки, и бетономешалку. За 10 лет мы перевезли так 16 тонн цемента, 40 тонн песка, больше 200 метров сетки Рабица.
Со временем стало понятно, что рукотворная дамба – это не выход. Конечно, она выполняла свою задачу – защищала от воды стены, но ее довольно быстро размывало, и каждый сезон ее приходилось подсыпать. Два года назад возникла идея берегоукрепления при помощи шпунтовой стенки: в грунт вертикально забиваются сваи специальной формы, соединенные между собой замками, а огражденное ими пространство засыпается песком. Такая конструкция долговечна и надежно защищает берег от размывания. Но это уже серьезные гидрологические работы, требующие финансирования и участия специалистов. Был разработан проект, который больше полугода согласовывался с областным департаментом природных ресурсов. Договариваться было непросто: на тот момент храм официально не существовал, и мы брали в пользование некий «водный участок» – очень сложная юридическая конструкция. Как раз тогда, когда все согласования были пройдены, фонд Михалкова выделил нам бóльшую часть средств на эти работы. В этом году шпунтовая стенка установлена со стороны фарватера – это участок, наиболее подверженный воздействию волн.
Отдельная эпопея была с доставкой на остров 200 кубометров песка – именно столько требовалось для засыпки пространства между шпунтовой стенкой и храмовым островом. Доставить его можно было только по воде, причем на специальном судне, имеющем малую осадку и оснащенном краном. Благодаря поддержке Череповецкого водного участка, Белозерского порта и компании «Белозерсклес» груз и материалы были успешно доставлены на храмовый остров. А вот за песок пришлось и поволноваться: сначала долго не могли найти поставщика, потом срочно собирали деньги, а когда нашли и договорились, поставка чуть не сорвалась из-за споров между предыдущим и нынешним собственниками карьера – там даже был вооруженный конфликт… Но в итоге всё получилось, даже природа нам помогла – зима задержалась, и река долго не замерзала.
Напрашивается вопрос: насколько устойчиво руинированное здание? Безопасно ли здесь находиться людям?
Естественно, первое, о чем мы задумались, это противоаварийные работы. Устойчивость элементов здания, состояние кирпичной кладки проверяли специалисты. На основании их рекомендаций был составлен план первоочередных противоаварийных работ, были обследованы все аварийные участки стен. Параллельно мы начали восстанавливать кладку сохранившихся стен там, где они сильно подточены водой, чтобы избежать обрушения. Сейчас все участки выпавшего кирпича заложены, на северной стене паперти возведен небольшой контрфорс. Так что самые необходимые противоаварийные работы на здании проведены. Разместить волонтерский лагерь на острове трудно – он очень маленький, и мы сделали мостки к ближайшему берегу, где устанавливаем палатки.
Работы в Крохино невозможны без участия профессионалов – инженеров, архитекторов, реставраторов, и они тоже работают как волонтеры. Как вы привлекаете их в свой проект?
По-разному. Кому-то интересны нестандартные задачи, кто-то откликается по-человечески, у кого-то и то, и другое совпадает. Наш первый архитектор Дмитрий Куликов сам узнал о крохинском проекте и предложил свою помощь. В первые годы он ездил с нами в Крохино, участвовал в работах на острове. Но поскольку одновременно с церковью в Крохино он на общественных началах восстанавливал еще один сельский храм, в какой-то момент ему стало трудно разрываться между двумя проектами, и он полностью переключился на свой. Конечно, люди у нас меняются, и такая «текучка» естественна, ведь волонтерство – дело добровольное, а у человека могут измениться обстоятельства и появиться новые интересы. Однако такое не проходит бесследно, и мы продолжаем дружить и обмениваться новостями.
Сейчас с нами сотрудничает другой архитектор – Станислав Таранов, и визуальная концепция реконструкции храма, которую мы сейчас обсуждаем, это уже наша совместная работа. Познакомились мы случайно. Я рассказала ему о Крохино, показала фотографии – и он загорелся, приехал к нам. Для него это место стало в хорошем смысле потрясением… Мне многие говорили, что это место захватывает, сюда почему-то хочется возвращаться. Если человек это почувствовал, то он наш.
В чем суть предлагаемого проекта реконструкции?
Речь не идет о том, чтобы восстанавливать все рухнувшие стены. Наша цель – законсервировать здание в том состоянии, в каком оно находится сейчас, провести консервацию руин с элементами реставрации. Восстановить предполагается только паперть, окружающую колокольню, чтобы создать хотя бы один замкнутый контур, а на самой колокольне – восстановить утраченное завершение крыши и шпиль. Нет смысла восстанавливать здесь действующую церковь – просто не для кого. Конечно, в проекте есть духовная составляющая, ведь речь идет о храме, и мы планируем обустроить на острове часовню, чтобы была возможность проводить службы. Но для меня это проект, прежде всего, о сохранении памяти.
Церковь Рождества Христова в Крохино – не единственный пример храма, устоявшего в зоне затопления. Колокольня Никольского собора в Калязине стоит посреди Волги, разлившейся при строительстве Угличского водохранилища, и вы обращались к опыту ее сохранения…
Планируя самые первые шаги, я сразу начала искать людей, которые занимались Калязинской колокольней. Потому что кого еще спросить? В Венецию вряд ли удастся достучаться, а тут проще будет найти взаимопонимание. Мы вышли на инженеров-гидрогеологов, которые проектировали укрепление колокольни и понимали специфику нашего объекта. В 2010 году они выехали в Крохино, провели экспертную оценку, и мы опирались, прежде всего, на их мнение.
Колокольня в Калязине практически целая – как удалось ее сохранить?
Там успели сделать берегоукрепление острова, на котором она стоит, до того как была пройдена точка невозврата – в конце 80-х, стены еще не начали рушиться. Крохинская церковь на фотографиях того периода тоже стоит почти целая, хотя на уровне земли стены уже тогда были сильно подточены водой. Стремительное разрушение началось в начале 2000-х. Но если бы крохинский остров подсыпали лет 30 назад, сейчас здание находилось бы в таком же состоянии, как калязинская колокольня. Там даже не было никаких сложных гидротехнических работ – просто насыпь, обваловка, и это ее спасло. Кстати, недавно о ней опять заговорили, даже была создана петиция за ее сохранение: островок начал деформироваться под воздействием течения и волн.
На первых этапах власти относились к вашему проекту скептически – как обстоит дело сейчас?
Мне кажется, сегодня меняется политическая повестка, касающаяся общественной активности, одним из главных проявлений которой стало добровольчество. Еще недавно такого в принципе не было, и не случайно 2018 год был объявлен Годом волонтера. Поэтому, наверное, не замечать Крохинский проект теперь было бы странно. Возможно и то, что это естественное развитие событий: сначала к нам присматривались, а потом стало понятно, что надо налаживать взаимодействие, выходить на уровень полноценного партнерства.
Самое главное, о чем нам удалось договориться еще в 2018 году, – то, что здание, наконец, получит юридический статус. Речь не идет о статусе памятника архитектуры – просто признают, что оно есть. Храм поставлен на учет в качестве безхозяйного объекта недвижимого имущества, и сейчас решается вопрос о том, чтобы муниципалитет, на территории которого он находится, принял его на свой баланс и передал нашему фонду. Когда это произойдет, согласование работ на острове существенно упростится.
Проект признан на медийном уровне, стал лауреатом нескольких премий, ваши заслуги также признаны. Конвертируется ли это признание в материальную помощь фонду?
Думаю, что да. К примеру, грант фонда Никиты Михалкова мы получили только благодаря премии Русского географического общества. Позже нас поддержала компания ОАО «РЖД»: на выделенные средства будут проведены проектные работы 2020 года, а также вторая очередь берегоукрепления и ледовая защита храмового острова.
Какие есть другие источники пополнения фонда?
Исключительно частные пожертвования.
Как вы их собираете?
У нас на сайте можно подписаться на регулярные и на разовые пожертвования. Летом мы делали сбор на Planeta.ru, крупнейшей российской краудфандинговой платформе. Грант фонда «12» закрыл только часть стоимости первого этапа берегоукрепления – 2 миллиона рублей из требуемых 3-х, а недостающий миллион нам предстояло собрать всем миром. Но если сбор на берегоукрепление мы планировали заранее, то когда этой осенью у нас возникла патовая ситуация с перевозкой песка, деньги пришлось собирать экстренно, и за две недели нам удалось собрать 300 тысяч рублей. Небывалая сумма для столь короткого периода и столь скромного формата – всего несколько постов в соцсетях, и по опыту наших сборов я понимаю, что это огромный отклик. Значит, люди следят за нашим проектом, болеют за него и сразу откликнулись. В итоге мы смогли оплатить перевозку песка в очень сжатые сроки.
Помимо работы на острове, у вашего проекта есть гуманитарная часть: виртуальный музей, выставки, фильм – расскажите об этой работе.
Всё это делается в рамках проекта «История и наследие водных путей Белозерья», который фонд «Крохино» реализует с привлечением средств президентского гранта. Собирая материалы для виртуального «Музея незатопленных историй Белого озера», волонтеры фонда записывали рассказы пожилых жителей Белозерска и окрестных деревень, которые помнят времена затопления и переселения. Многие делились с нами семейными фотографиями, которые наряду с материалами, добытыми в архивах и библиотеках, стали основой виртуальной «экспозиции». Презентации «Музея незатопленных историй» состоялись осенью прошлого года, но этот ресурс, конечно, продолжает пополняться новыми материалами.
Беседы с жителями легли и в основу короткометражного документального фильма «Незатопленные истории Белого озера». Одна из его главных героинь – 97-летняя жительница Вологды Елена Александровна Петухова (единственная, кто согласился сниматься), и, рассказывая о своей жизни, она как будто говорит за всех. Мы надеемся успеть собрать воспоминания и других бывших переселенцев – еще живы люди, которые готовы ими делиться, есть дети, хранящие воспоминания своих родителей. Эту информацию очень важно переработать в таком формате, чтобы ее воспринимала молодежь – поэтому у нас и возникла идея виртуального музея.
 плавали на лодках.jpg)
Как относятся к вашей деятельности местные жители? Раньше в своих интервью вы говорили о непонимании – сейчас ситуация меняется?
Мне сложно судить – для меня с самого начала было очевидно, что то, что я делаю, нужно не только мне одной, но я просто чувствовала это «на другом уровне». У здешних жителей менталитет северного человека, которому свойственна закрытость, недоверие к необычному. А проект действительно необычный и многим не понятный. Вероятно, настораживает и то, что мы – люди «пришлые». Но отношение постепенно меняется – люди понемногу раскрываются, начинают доверять. Когда мы показывали фильм в Белозерске, в зале все сидели со слезами на глазах. Многие благодарили за то, что фильм и проект в целом помогают заново учиться чтить память о своей земле, переосмыслить драматические события недавнего прошлого.
О переосмыслении. Много лет занимаясь этой темой, вы наверняка слышали разные мнения специалистов о целесообразности затопления – что они говорят?
Мне трудно судить о том, было ли это экономически оправдано. На момент 1940-х годов, возможно, это было единственное техническое решение, но к 1960-м оно наверняка устарело. Ради того, что сделано на участке Белого озера, не требовалось затоплять ни Крохино, ни Каргулино – достаточно было просто углубить дно и укрепить берег. Вероятно, это более трудозатратно и дорого – проще затопить пару десятков деревень, не считаясь с их жителями и не думая о том, какая история стоит за каждым из этих мест. А ради чего? Сейчас здесь просто заболоченная территория, уровень воды поднялся незначительно – это видно по крохинскому храму. Он стоял не на возвышенности, как часто пишут, а на берегу, у самой кромки воды – это понятно, например, по фотографии Прокудина-Горского 1909 года – и оказался затоплен в итоге всего на метр.
Если говорить о судьбах людей, то переселение – это тяжелая страница. У гидростроителей были жесткие сроки, а многие местные жители никак не хотели покидать родные дома. Всё еще давали знать о себе последствия войны: мужчин вернулось мало, кто-то был тяжело болен, кто-то к этому времени уже умер, и во многих семьях тяготы переезда ложились на плечи женщин. Кто-то из переселенцев говорит о том, что на переезд давали деньги, даже называют сумму – 2400 рублей, но это по тем временам очень мало, буквально копейки. Кто-то говорит, что ничего не давали – разбирать и перевозить дом нужно было за свой счет. Иногда дома, которые по плану нужно было снести, поджигали – в нашем фильме одна из героинь вспоминает, что у нее так отца парализованного чуть не сожгли на лежанке…
В воспоминаниях, которые достались мне для расшифровки, звучал рассказ о том, как глава семьи вышел к такой комиссии с ружьем и угрожал пристрелить каждого, кто попробует подойти к дому…
Да, это затопление – жестокая история, не такая безобидная, как раньше казалось. Конечно, это горько, и это такой тяжелый страшный урок, который, если его забыть, будет повторяться.
Существуют ли какие-то сообщества по сохранению памяти о других затопленных территориях? Вы как-то взаимодействуете с ними?
Наверное, самая активная общественная инициатива – это сообщество моложан, в Рыбинске в 1995 году создан музей Мологского края. История затопления Мологи еще более драматична – в водах Рыбинского водохранилища исчез целый древний город со всеми его улицами, красивейшими каменными храмами. К моменту затопления в начале 1940-х годов там жило больше 6 тысяч человек, после переселения они поселились относительно рядом, поэтому, наверное, им и удалось объединиться.
Про другие инициативы мы сейчас стараемся собрать всё, что есть по России. Это в основном музейные или этнографические проекты, цель которых – именно сохранить память. Находим в самых неожиданных местах – в регионах, про которые и не подумаешь, что там было затопление. Это и Иркутская, и Саратовская, и Костромская, и Нижегородская области. Затопление было даже в Татарстане – самая древняя часть город Булгар была затоплена водами Камы при строительстве Куйбышевского водохранилища. В Нижегородской области есть отдельные экспозиции в музеях, посвященные затопленным территориям. Иркутский Ансамбль аутентичной музыки собирает песни затопленных земель, их проект так и называется – «Затопленные песни». Мы налаживаем сотрудничество с ними, уже договорились о показе в Иркутской области нашего документального фильма.
Но подобных проектов в принципе мало: память очень быстро вымывается, в прямом и переносном смысле слова. Если нет конкретной инициативы по сохранению того или иного объекта, которую систематически продвигают конкретные люди, сам по себе он не сохранится. Люди, которые могли бы рассказать об утраченном, уходят, а молодые даже не спросят, что здесь было раньше – для них будет данностью то, что есть сейчас. В Вологодской области, помимо крохинской церкви, есть и другие затопленные храмы. Церковь Рождества Христова в Запогостье напротив поселка Шексна разрушилась в июне 2013 года: ее колокольня накренилась, треснула, разделившись на две части, и одна из них рухнула. Это та самая «колокольня счастья», которую Алексей Балабанов снимал в своем фильме «Я тоже хочу». Недавно рухнула апсида Сретенского храма в истоке реки Ковжи на Белом озере, начинает рушиться основной объем. Сохранить их никто не пытался, и скоро там ничего не останется. Мы переживаем и о них тоже, но нам не разорваться, а другой инициативы пока нет.
Но в целом в последние годы отношение общества к вопросам сохранения культурного наследия меняется, люди начинают лично участвовать в этом. Охотнее жертвуют на какие-то проекты, становятся волонтерами – «Том Сойер Фест», например, проходит по всей стране. С чем вы это связываете?
Мне кажется, это медленное возвращение к самим себе. Общество оздоравливается, потому что сохранять свою историю, память и наследие – естественное состояние для человека. Это нормально – ненормально обратное. Еще мне кажется, что рост внимания к архитектурному наследию связан с тем, что мы стремительно приближаемся к точке невозврата. У любого здания есть свой жизненный срок, и, если за ним не ухаживать 50 и более лет, оно начнет рушиться. И сейчас срабатывает эффект приближающейся гибели наследия – люди чувствуют, что это витает в воздухе. Перед лицом грозящей нам культурной катастрофы (да, утрата множества исторических зданий – это именно катастрофа) наконец-то начинаешь понимать, что нужно что-то делать прямо здесь и сейчас. Как ребята, которые занимаются «Том Сойер Фестом» – просто берут в руки инструменты и идут ремонтировать конкретный дом. Чтобы окружающие увидели, что это возможно. И посмотрите, как потом преображается всё вокруг, а самое главное – преображаются люди.
Расскажите о ближайших планах – что предстоит сделать в Крохино?
В январе и феврале будущего года предстоят работы по ледовой защите. Это очень важно, потому что ледоходы там сильные: исток Шексны – узкое горлышко, и весь лед из Белого озера идет туда. Со стороны озера будут установлены специальные наклонные сваи, которые будут ломать льдины и не дадут им наползать на остров. Зимой мы должны также закончить работы по проектированию консервации храма, включая расчет каркаса стабилизации здания и усиления его фундаментов. Летом предстоит завершить вторую очередь возведения шпунтовой стенки по северной стороне острова, замкнув весь его контур, сделать деревянное покрытие шпунта, обустроить причал и обваловать восточную часть острова. Продолжим ремонт волонтерского домика в Белозерске. Там разместится волонтерский кампус, куда волонтеры смогут приезжать в любое время года.
Мимо крохинской церкви постоянно идут теплоходы – вы не пытались как-то взаимодействовать с круизными компаниями?
Пытались пару лет назад, но тогда у нас не получилось договориться, хотя мы не просили о финансовой помощи – только об информационной поддержке: рассказывать туристам о крохинской церкви, о нашем фонде, раздавать буклеты. Кто-то заявил, что не занимается благотворительностью, кто-то сказал, что помогает детям, а памятниками не интересуется. Но здесь всё решает человеческий фактор, может быть, нас просто не услышали, надо попытаться еще раз. Конечно, экскурсоводы что-то говорят о Крохино – когда работаем на острове, до нас долетают обрывки их рассказов, что есть, мол, энтузиасты, которые пытаются сохранить церковь. Но лучше говорить о фонде и проекте в целом, о том, как ему можно помочь, – тогда люди не просто выходили бы на палубу поглазеть, а помогали бы действенно. Надеюсь, что и до этого дойдет.
Сезон на острове закончился – нужны ли сейчас волонтеры для интеллектуальных работ?
Конечно! Мы продолжаем собирать воспоминания – их нужно расшифровывать. Работы в вологодских архивах – непаханое поле. Мы то в Москве, то в Белозерске – всегда едем мимо Вологды. Приезжать специально, чтобы сидеть в архиве, нам просто не по силам, и, если бы кто-то взялся нам в этом помочь, было бы замечательно. Искать нужно всё, что касается темы затопления и переселения, например, газетные публикации; в архиве новейшей политической истории это могут быть решения по конкретным сельсоветам. Про Крохино нам интересно вообще всё: мы хотим оживить эту историю, связать ее с судьбами отдельных семей, найти интересные редкие документы. Наша голубая мечта – издать книгу об истории Крохино.
Как вам удается совмещать руководство фондом и поездки в Крохино с семьей, с воспитанием детей?
У меня очень хорошая семья. Муж поддерживает меня во всём, понимает, зачем нужно делать то, что я делаю. А дети – для них мама такая, какая она есть, поэтому они вообще никакого дискомфорта не испытывают. Дома-то я всё-таки бываю (смеется). Мальчикам сейчас 3 года и 6 лет, и со следующего лета я хотела бы уже возить их с собой в Крохино. Я так и делала, пока они были совсем маленькие – так было удобнее, но потом, когда начался непоседливый возраст, стало труднее. А сейчас они, особенно старший, мне кажется, уже понимают, чем я занимаюсь, и им это уже интересно.