«Я всегда от папы сильно отличалась»: дочь Василия Белова Анна рассказывает о своих взаимоотношениях с отцом-писателем

2020 Лето

Единственная дочь известного писателя Василия Белова, одного из самых ярких представителей «деревенской прозы», Анна живет в Москве, редко появляется в Вологде и почти никогда не дает интервью. При всем уважении к таланту отца, она всегда подчеркивает, что у нее свой путь, свои пристрастия и вкусы, отличные от отцовских. С детства Анна зачитывалась отнюдь не «деревенщиками»: ее любимые авторы – Эдгар По и Мережковский, а еще она поклонница арт-хаусного кино и авангардной живописи.

Из краткой биографии Анны Васильевны Беловой:

Родилась 16 декабря 1972 года в Вологде. Окончила вологодскую школу №2 в 1990 году. В тот же год переехала в Москву, поступив в МГАХИ имени Сурикова на факультет истории искусств. После окончания института с 1995 по 2002 год работала в Музее им. Рублева. Затем с 2002 по 2016 год – в музеях Московского Кремля. В последние годы некоторое время работала в театральном Музее им. Бахрушина, а также была директором Музея-мастерской Д. Налбандяна. Состояла в гражданском браке с актером из Франции украинского происхождения (умер в 2015 году). Детей нет.
В настоящий момент официально не работает. Пишет статьи по искусству, практикует арт-дилерство, путешествует, увлекается психологией.

Почти в каждый приезд в Вологду – это бывает нечасто – Анна Васильевна посещает бывшее семейное гнездо – ныне Музей-квартиру В.И. Белова. В квартире есть «комната Ани», в которой она жила, пока не поступила в Суриковский институт. Ее воспоминания помогают сложить более полную картину о быте писателя и его домочадцев, о его взаимоотношениях с дочерью, о непростой судьбе писательских детей, на которых давит груз известности родителей.

О своей комнате в квартире

В этой квартире (ул. Октябрьская, 10, кв. 4 – ныне Музей-квартира В.И. Белова – прим.ред.) и моей комнате я жила сравнительно недолго –  с 1987 по 1990 год. Но эти три года были одним из самых значимых периодов моей жизни. Когда мы сюда переехали, мне было 14 лет. Я взрослела. Мне хотелось всего нового. Отец, который привык видеть во мне ребенка, с трудом воспринимал изменения во мне, так же,  как и те изменения, которые происходили в стране. Как раз началась перестройка – переломный момент для всех.

Потом я переехала в Москву, и моя жизнь изменилась полностью. Но в этой комнате остались те воспоминания, которые связывали меня с той ушедшей навсегда эпохой.

Отец любил живопись и часто дарил мне картины, всякие антикварные мелочи, привозил сувениры из разных стран.

К моему неудовольствию, в плане обустройства квартиры он не хотел ничего менять, и вся мебель у нас осталась от советского периода.

О детстве и детских игрушках

В раннем детстве моей любимой игрушкой был чебурашка – и родители собрали мне огромное количество разнообразных чебурашек. Было также очень много всевозможных плюшевых зверей. Помню, когда я была еще совсем маленькой, в мои дни рождения мама рассаживала этих зверей полукругом, в лапах у них были открытки, конфеты и подарки. Когда я просыпалась, то видела этих зверей, меня поздравлявших.

Став постарше, я увлеклась куклами – но не обычными пластмассовыми, их я не признавала. У меня была небольшая коллекция сувенирных кукол из папье-маше – представительницы разных народов мира. Помню, как мы с бабушкой Анфисой шили для них дополнительный «гардероб». Некоторые из них остались в моей комнате в музее-квартире и сейчас являются частью экспозиции.

Шукшинский «кисан»

В воспоминаниях о Шукшине Василий Иванович упоминал плюшевого «кисана», которого известный режиссер в 1974 году подарил его дочери Анне. По описанию это было так: «По приезде в Вологду он первым делом приоткрыл детскую кроватку. Заиграл желваками, с минуту глядел. Дочка спала. Он осторожно положил ей в кровать замшевого кисана. Не забыл прихватить, когда уезжал из Москвы. Игрушка из детского арсенала его дочерей была потертой, от этого выглядела совсем домашней, не казенной».

К сожалению, «кисан», которого подарил Шукшин и о котором папа пишет в воспоминаниях, куда-то исчез. Я его помню. Но на новой квартире его уже не было. Во время переезда многое потерялось.

«Королевский» альбом

В детстве я очень любила всё, что было связано с жизнью и бытом венценосных особ, со всевозможной стариной. Сложно сказать, почему. Возможно, что в советскую эпоху быт и мода не отличались красотой и эстетизмом, а меня всю жизнь тянуло к красивым вещам, к красивым людям. Отцу это не сильно нравилось. Он был аскет.

Я неплохо рисовала в детстве, возможно, стала бы художником. Но забросила рисование в подростковый переходный период. Сюжетами моих рисунков были королевы в роскошных платьях, дворцы и тому подобное. В какой-то момент я стала рисовать отдельные платья, и это занятие меня столь увлекло, что получился целый альбом. Также были рисунки с проектами мебели.

Сейчас уже, к сожалению, не рисую – хотя мама до сих пор говорит, что у меня был талант и что зря я не пошла по этой стезе. Папа, кстати, тоже не возражал, но я все-таки предпочла стать искусствоведом.

Пианино в гостиной

Раньше была мода – учить детей музыке. У всех наших знакомых вне зависимости от того, есть ли у ребенка талант, стабильно было пианино. Ну и мне тоже купили. Позанималась я совсем чуть-чуть – особого таланта не было и удовольствия у меня это не вызвало. Выучила только одну песню – «Веснянка»: «Стало ясно солнышко припекать-припекать, землю, словно золотом, заливать-заливать». И всё закончилось. А пианино осталось, до сих пор стоит в гостиной теперь уже музея-квартиры. Лишь изредка кто-то из гостей приходил, играл на нем.

Заграничные пеналы, точные науки и комсомол

Я училась в вологодской школе № 2 Вологды (ныне – гимназия № 2  - прим.ред.), там же русский язык и литературу преподавала мама. Помню, как тяжело вставалось с утра в школу – я по натуре сова и ложилась спать поздно, а надо было ехать несколько остановок на троллейбусе. Ближе была 8-я школа, но мама хотела, чтобы я была «на глазах».

В садик, кстати, я не ходила – сидела с бабушкой Фисой (Анфисой Ивановной, матерью В.И.Белова – прим.ред.). Т.е. меня сначала отправили в садик, но я была очень нервным ребенком и долго там не выдержала. Манную кашу я ненавидела: все дети уже, поев, уходили играть, гулять – а я все сидела за столом и давилась этой кашей.

А с бабушкой я сидела охотно – и дома, и в деревне, где мы ходили с ней в лес, собирали ягоды, она пекла блины, пироги…

Потом – школа. Там уже манной каши не было, но начались другие проблемы – со сверстниками. Отношения в классе у меня были довольно сложными. Я во многом была «белой вороной» или, как сейчас бы сказали, «мажоркой» (улыбается). Ведь я была единственным ребенком, возможности были, и у меня были импортные вещи, заграничные пеналы и т.д. Для советской школы это выглядело диковато, и всегда находились недоброжелатели, но у меня был боевой характер и я «давала сдачи».

Я никогда не дружила с точными науками (сейчас бы меня расстреляли с этой всеобщей цифровизацией), но отношения с учителями (во многом, наверное, благодаря маме) всегда были хорошими. Отдельная история была с комсомолом – я туда не рвалась, но в классе косились: все уже вступили, а Белова все еще нет. Я с грехом пополам выучила устав ВЛКСМ, меня гоняли раза 4 – еле-еле, но я все-таки стала комсомолкой. Был 1990-й год,  и в Москве при поступлении в институт это уже никакой роли не сыграло.

Писательская дочка

Угнетает ли меня, что я – писательская дочка? Вообще – да.

Раньше, когда была помладше, училась в школе, институте, это не так сильно чувствовалось. Или я по-другому реагировала – даже иногда приятна бывала папина известность. А сейчас стало тяжелее, потому что из отца сделали некий бренд, и мне, как дочери, надо вроде как соответствовать… А я всегда от папы очень сильно отличалась, у меня совсем другая жизненная позиция.

Из раннего детства у меня очень много теплых воспоминаний, связанных с отцом. Помню, как в детстве он любил водить меня кататься с высоких снежных гор на Вологде-реке. Катались на круглых металлических ледянках. Еще очень яркие воспоминания связаны с походами в лес в деревне Тимонихе. Особенно увлекательными были поиски земляники. Также помню совместные посещения антикварных магазинов в Москве. Отец покупал живопись, но тогда я не очень в этом разбиралась. Мне нравились фарфор, скульптуры, предметы интерьера. На один из моих дней рождений отец подарил немецкую фарфоровую фигуру дамы в роскошном платье. Ее я потом взяла с собой в Москву. Все это, видимо, оказало влияние и на последующую мою жизнь. Увлечение искусством, фарфором и антиквариатом не оставляет меня по сей день.

Когда я стала взрослой, к сожалению, мы с папой отдалились друг от друга. У него была такая насыщенная жизнь, что я в ней занимала далеко не главное место. Он и дома-то мало бывал. Часто куда-то ездил – и за границу, и по России. Или жил в деревне, там он, в основном, и работал. А мы с мамой в деревне были лишь наездами.

Даже в жизненных ритмах мы были разные – мы с мамой совы, ложились поздно и вставали тоже, а папа мог встать в 5 утра и уже куда-то ехать, бежать. Или работать у себя в комнате. Я почти не помню, например, семейных обедов или ужинов где мы бы, как традиционная семья, собирались вместе за одним столом.

И я тоже жила своей жизнью. Когда я была подростком, папа считал нужным наставлять меня на путь истинный, читать нотации, которые я, конечно, не любила. Он мог прийти на кухню, когда я ем, и вдруг ни с того, ни с сего начать спрашивать: «Ты вообще думала о разнице между добром и злом?..»

Не могу сказать, что он меня заставлял что-то делать или строжил – нет. Но просто у него был такой темперамент, что когда он начинал давить – это было психологически тяжело. Наверное, это извечный конфликт отцов и детей.

В фондах музея-квартиры писателя сохранилось письмо 1988 года, в котором Василий Иванович дает напутствие дочери «быть чистой во всем» и пишет о ее характере, что от него ей досталась горячность и лень, а от матери он советует научиться терпению и трудолюбию.

Скажу одно: никогда не любила поучений и напутствий. Уже тогда бунтовала. По поводу моего характера отец прав: я по характеру в него. Мама спокойная и терпеливая.

Отношение к творчеству отца

Мне сложно говорить о творчестве папы, хотя я понимаю, что он бесспорный талант в литературе. Очень нравятся его описания природы, которую он всегда тонко воспринимал. Самым значительным его произведением я считаю «Привычное дело» – очень сильна вещь.

Но в целом мне деревенская тема не близка. Это слишком «не мое». Поэтому не могу, например, сказать, что «перечитала всего Белова». Я его всегда воспринимала прежде всего как отца, не как писателя.

А читать больше любила иностранных авторов. Раньше, в детстве (да и сейчас) – Эдгара По, Оскара Уайльда. В детском и подростковом возрасте долго «висела» на Конан-Дойле («Шерлоке Холмсе»). Из русских люблю Мережковского.

Фильмы тоже предпочитаю зарубежные, люблю так называемое арт-хаусное кино. К нему меня приохотил мой вологодский друг юности. У нас была веселая компания – преимущественно мужская, в основном, архитекторы. Мы собирались в разных местах, в том числе и у меня, в нашей квартире, смотрели эти фильмы – Бертолуччи, Бунюэля, Гринуэя, Триера, Линча… Наверное, с точки зрения «ортодоксальных белововедов» у меня неправильные вкусы (улыбается).

Атмосфера музея-квартиры

Меня часто спрашивают: что я чувствую, когда прихожу в квартиру, в которой жила, а теперь она стала музеем. А мне всегда кажется, что здесь ничего не изменилось: спасибо музейщикам, которые полностью сохранили дух и атмосферу писательского дома – нашего дома. Я и чувствую себя здесь, как будто приезжаю домой: так же пью чай на кухне, захожу в свою комнату… Иногда даже мелькает мысль: а почему нельзя остаться здесь переночевать, а не идти в гостиницу? (улыбается).

Беседовали Елена Легчанова, Эльвира Трикоз, Ольга Анфимова