Сергей Кузнецов: «Вся моя жизнь построена на поиске своего звука»

Людмила Корлякова

В 2016 году известный вологодский музыкант, заслуженный работник культуры России Сергей Кузнецов отметил юбилей: маэстро исполнилось 55 лет. Участник крупных джазовых фестивалей в России и за рубежом, он 22 года преподает в Вологодском музыкальном училище (сегодня – колледже искусств) – и его выпускники (их более 60-ти) не раз становились лауреатами престижных конкурсов, в том числе Всемирного конкурса саксофонистов имени Адольфа Сакса. И все эти годы в Вологде звучит саксофон Сергея Кузнецова…

Сергей Тимофеевич, если из всего разнообразия музыкальных инструментов вы выбрали саксофон – как вы поняли, что это «ваше»?

Родился и учился я в городе Салават, в Башкирии. Когда мне было 10 лет, родители привели меня в музыкальную школу: я очень хотел играть на баяне. Занимался я с увлечением, но после окончания школы в училище на баян не поступил. Ко мне подошел заведующий, мой будущий преподаватель и говорит: «Хочешь, мы возьмем тебя на духовое отделение, на кларнет?» В тот момент я знал, конечно, что это за инструмент, но как на нем играть, не имел ни малейшего представления. Но согласился – заниматься музыкой хотелось! Моя тетя, работавшая тогда в Городском Дворце культуры, выдала мне со склада кларнет, и под конец первого занятия у меня получилось кое-как издать первый звук. Я расстроился, пришел домой и сообщил отцу, что больше учиться играть на кларнете не буду. Город Салават славится большим нефтехимическим комбинатом, и я решил пойти в политехническое училище. Но, к сожалению – или к счастью, не знаю, – набор уже закончился, и меня не взяли. А с кларнетом дело постепенно пошло в гору, и к концу первого курса училища я освоил программу музыкальной школы. На втором курсе меня позвали в эстрадный оркестр играть на саксофоне, а саксофон для меня всегда был культовым инструментом. Мой преподаватель кларнета был против, поэтому три года я осваивал саксофон почти подпольно. В 1980 году я поступил в Уфимский государственный институт искусств имени Загира Исмагилова, на духовое отделение по классу кларнета, а после окончания ушел в армию. Мне повезло – я попал в ансамбль песни и пляски. Правда, сначала я работал на строительстве балетного зала: таскал цемент, песок, ямы рыл. А потом демобилизовались два кларнетиста, я остался один, и поэтому последний год в армии пролетел насыщенно и незаметно.

Сейчас многие студенты совмещают учебу и работу – у вас была такая же ситуация?

Еще на первом курсе института, куда я поступил в класс к Ильдару Махмутовичу Султанову, мне предложили работу в оркестре цирка. Это, конечно, была великая практика, потому что каждые полтора месяца менялась программа. Представьте сами: два отделения сплошной музыки, две репетиции – и опять новая программа. Но после первой гастрольной поездки Ильдар Махмутович вызывает меня к себе и говорит: «Сережа, тебе пора завязывать с саксофоном: ты играешь неправильным звуком». Тем не менее, за время учебы я дважды поработал в оркестре цирка, а потом в городском духовом оркестре – эта работа была мне уже не очень по душе: надо было играть марши, а я их до сих пор не люблю.

Затем была работа в самодеятельном коллективе, после чего меня отправили на гастроли по Башкирии с Театром оперы и балета. Это было очень сложно: приехать и сразу же на репетицию, а вечером этого же дня – спектакль, и всё это при том, что ноты я на репетиции видел первый раз. На третий день выступлений я вышел со спектакля в насквозь промокшем фраке. После этих гастролей главный дирижер предложил мне работу в Оперном театре регулятором группы кларнетов, а это включает в себя знание всех партий. Это было самое «кровавое» время: до государственного экзамена оставался месяц. Но каким-то чудом я и экзамен сдал, и в опере поработал.

После армии я с женой переехал в город Буй, и там было еще интереснее: меня сразу же назначили заведующим духовым отделением в училище, а было мне тогда всего двадцать семь лет – чуть постарше своих студентов. Но зато жили мы дружно, как одна большая семья. В 1994 году мы вновь задумались о переезде, и вот уже 22 года я живу и работаю в Вологде.

Ваша карьера музыканта-исполнителя началась в Вологде?

Всё началось в 1996 году. Мы сидели в моем кабинете со студентом Дмитрием Михайлиным – сейчас он известный джазовый пианист – и он говорит: «Давайте сделаем фестиваль «Джазовый марафон»?» И мы его сделали! Собрался полный зал народу, было непередаваемое чувство эйфории. После нескольких таких фестивалей я «загорелся» авангардом и джазовой музыкой. Спустя какое-то время мы с моим джазовым квартетом поехали на фестиваль. Там в гримерке я встретился с Владимиром Чекасиным, известным российским саксофонистом, и говорю: «Маэстро, вы не могли бы меня послушать – правильно я играю или нет?» Он меня послушал и сказал: «Вам это нравится? Вижу, что да. Это и есть ответ. Занимайтесь тем, что Вам нравится».

Кто принимает участие в «Джазовом марафоне»? Что фестиваль значит для вас и для других исполнителей?

Кроме коллег и друзей-музыкантов бессменным участником фестиваля является мой «Биг-Бэнд», в составе которого играют мои ученики. Самое важное – это, наверное, то, что студенты начинают понимать, ради чего они здесь, в колледже, находятся. Скорее всего, фестиваль – это отдушина для них: ведь это не учеба с обязательными зачетами и экзаменами, а свободное творчество. И это увлекает – сужу по самому себе: училище, институт, армию я помню отдельными «картинками», а вот репетиции студенческого эстрадного оркестра идут у меня в воспоминаниях «фильмами».

Какое место в вашей жизни занимает преподавание, а какое – исполнение? Что дает вам каждая из этих музыкальных ипостасей?

Ответ очень короткий и простой: одно из другого вытекает. И то, и другое для меня является лабораторией. Я учу студентов, и в то же время учусь у них, экспериментирую. Исполнительство для меня – это всегда эксперимент. Вся моя жизнь построена на поиске своего звука.

Музыка – во многом волшебство. Происходили ли с вами во время выступлений необъяснимые или курьезные вещи?

Да сколько угодно! В Череповце во время концерта рядом со мной упала люстра. В Выборге в полночь был шторм, мы начали играть – шторм закончился. Еще очень хорошо помню гастроли со своим квартетом в Архангельске. Было это очень давно, природных катаклизмов, как сейчас, не было, и поэтому дождь в начале декабря казался чем-то невероятным. Ведущий концерта узнал, что в Выборге мы шторм остановили, и говорит: «А сейчас выступит коллектив климатологов. Они делают погоду». Я выхожу и спрашиваю: «Какую погоду вы хотите на завтра?» Отвечают со смехом: «Минус три и снег». Я также с улыбкой отвечаю: «Будет!» Наутро просыпаемся, смотрим в окно, на градусник – минус три и снег! В Санкт-Петербурге в декабре как-то наводнение было, а после нашего концерта оно пошло на спад. В общем, конечно, всё это совпадения, но, наверное, это и есть чудо.

Многие ваши ученики достигли больших высот. В чем секрет такого успеха?

Это вопрос, над которым я до сих пор думаю, и точного ответа не знаю. Просто дети были талантливые, наверное. Они и сейчас есть. Конечно, я даю им школу, которую должен давать. Но самое главное, чему я их учу – это реакция. Важно, чтобы ученик сразу реагировал на твои слова, корректируя свою игру, а в дальнейшем мог делать это сам, без чьего-либо совета. Если нет реакции на уроке, то дальше будет еще сложнее. Учу тому, чтобы они могли делать сразу несколько дел вместе, в комплексе, иначе результатов не добиться. Скорее всего, это и есть основное – воспитание реакции.

Вы выступаете как на больших концертных площадках, так и на камерных сценах. В чем разница ощущений, к чему больше лежит душа?

Во всем есть своя прелесть. На большой площадке очень много отдаешь энергии, на маленькой - еще больше: таково психофизиологическое воздействие звука. Сложнее всего играть «на акустике», когда звучит только твой инструмент. Вообще звук – это магия, и объяснить ее очень сложно. Сначала звуком нужно «раздвинуть» стены и потолок с полом, затем всё собрать в единую точку, в которой находится музыкант, – и отдать энергию в зал, зрителю.

У вас очень активная творческая жизнь. Ее главный двигатель – вдохновение?

Вдохновение – это слишком простое слово. Для меня творчество – это, скорее всего, жизненная потребность. А вдохновение, на мой взгляд, это сказки: мол, появилось вдохновение – и полилась музыка. Музыка никогда не польется, если ты не знаешь, каким образом она развивается.

Как бы вы оценили музыкальную жизнь Вологды с точки зрения профессионального музыканта?

Нередко приходится слышать о том, что в Вологде ничего не происходит – это совершеннейшая неправда. В Вологде происходит всё, и достаточно в большом количестве. Если «раскинуть» количество музыкальных событий на наши триста с небольшим тысяч человек, получится очень много – в Москве столько нет. Все занимаются, всё работает: камерные, народные, джазовые, хоровые, танцевальные коллективы, театры, музеи. Но чтобы это чувствовать, нужно этим постоянно и искренне интересоваться.

Расскажите о своих дальнейших творческих планах.

В последнее время очень хочется поиграть с норвежцами и индусами. А на свое шестидесятилетие я хочу поехать в Шотландию, найти там волынщика и поиграть с ним вдвоем. Это – моя самая главная мечта. И я думаю, что всё идет к тому, что она сбудется.